Обжигающий лед - стр. 9
– Сводная. Он предпочитает об этом не распространяться, иначе какая ж из меня будет Офелия. – Мои глаза округляются от собственной ужасной шутки. Хотя, если он такой же, как Бак, он и не поймет отсылку.
– Монашка из Баттерсона выйдет так себе, а?
Охренеть, он ссылается на Шекспира. Я ошарашенно смотрю на него. Пытаюсь, по крайней мере. Его глаза скачут между моим лицом и грудью, так что задача весьма непростая.
Обычно такие откровенные взгляды меня бесят, но здесь я сама напросилась: не надо было надевать под тонкую футболку кричащий лифчик.
Решив усугубить ситуацию для нас обоих, я сжимаю грудь в ладонях.
– Хорошая для настоящей, согласись?
Он вскидывает глаза. Спалился.
– Я… я не хотел, я…
Забавная реакция; давненько я не видела представителя противоположного пола таким смущенным. Фыркнув, я отворачиваюсь.
Бак, прислонившись к барной стойке, болтает с девчонкой – юбка у нее такая короткая, что сразу видно: белья на ней нет. Я тыкаю Алекса локтем. Рука у него каменная.
– Зацени, какая у Бака подружка.
Момент как нельзя подходящий. Любительница эксгибиционизма наклоняется, открывая нам свои прелести.
– Это… это что, ее бобрик?
Я давлюсь пивом, захлебываюсь и пытаюсь откашляться. А когда прихожу в себя, шутливо интересуюсь:
– «Бобрик»? Ты откуда такой, из Канады?
Он переводит на меня ясный взгляд. Боже, какой он красивый. Еще и сидит близко. Очень. Буквально в нескольких сантиметрах, касаясь крепкой рукой моей. От него пахнет то ли одеколоном, то ли дезодорантом – как бы то ни было, запах потрясный.
Он долго молчит – а может, мне так кажется, потому что я смотрю на него. Или вопрос поставил его в тупик.
По опыту общения с Баком – и тем единственным хоккеистом, с которым я встречалась, – я знаю, что игроки в хоккей по большей части не отличаются великим умом. Я понимаю, что это относится не ко всем. Но Бак подтверждает стереотип: он далеко не ученый. Даже не помощник ученого. С другой стороны, Алекс вроде как пошутил на тему литературы. Он вполне может оказаться исключением из правил. Что интригует.
– Да, из Канады.
– Вы там все называете киски бобриками? Как британцы с их «сумочками»? – В голове не укладывается, что я это спрашиваю. Я даже не пьяная, иначе свалила бы свое поведение на алкоголь.
Алекс часто моргает.
– Что ты сказала? «Киска»?
Такое ощущение, что он неправильно натянул шлем и во время игры его неплохо так приложили. На точеной челюсти красуется синяк. Нос кривой, с приличной горбинкой от, подозреваю, нескольких переломов. Но его нельзя назвать страшным. Наоборот – побитый вид ему очень идет.
– Нет, я сказала «киски», во множественном числе, то бишь несколько. – Я веду себя как полная идиотка.
Чтобы не сболтнуть чего похуже, я говорю, что пойду покурить, и встаю, прихватив сумку со свитером и оставив на столе пиво. Судя по херне, которую я упорно несу, подливать масла в огонь не стоит.
Когда я прохожу мимо Бака, тот хватает меня за руку.
– Эй, что за дела с Уотерсом?
Алекс натягивает пиджак. Уходит, видимо. Жаль; с ним было весело болтать, да и на вид он приятный.
Раздраженно вздыхаю.
– Мы просто поговорили. Не буду же я игнорировать сидящего рядом человека. Или тебя в детском садике этикету не научили?
– Чему?
– Забей. Что мне надо было делать, глухой притвориться? Это обычная вежливость. – Да и сам Алекс интересный.