Обвиняется в измене - стр. 38
Я знаю, что он не свободен.
Всегда знала, еще до того, как мы столкнулись лицом к лицу, потому что Саша мог часами рассказывать о том, как восхищается старшим братом. Тогда мне не было до этого дела, разве что немного заедала ревность, потому что все время казалось, будто своего ненаглядного кумира мой рыцарь любит больше, чем меня.
Сейчас мне хочется содрать с себя кожу в тех местах, где к ней прикасался Денис, где остались невидимые ожоги его дыхания, и вырвать из легких аромат его крепкого одеколона с нотками жженого дерева. Поэтому, пока моя иррациональная идея не достигла своего пика, я разворачиваюсь на каблуках и, стараясь идти с достоинством и гордо поднятой головой, направляюсь к лифту.
Денис не останавливает меня ни единым звуком.
Это странно. Обидно. Больно.
Я слишком сильно прижимаю кнопку вызова, одергиваю руку от острой боли, которая ударяет прямо в запястье. И только когда двери раскраиваются, Ван дер Мейер говорит мне в спину:
— Сашка ничего мне не говорил. Я просто предположил, что любимая папина дочка, вся такая нецелованная и до тошноты целомудренная, точно бережет себя для Единственного. У меня чутье на людей, Одуван, иначе я не стал бы тем, кем стал.
В груди на мгновение становится теплее. Я знала, что Саша не могу так со мной поступить.
А потом, как прибой, накатывает горькое разочарование.
Я просто маленькая забавная дурочка, Одуван. Интересна до тех пор, пока на меня не дунуть.
Надо радоваться, что все мысли и поступки этого человека, наконец, сложились для меня в единую понятную канву, правильную математическую последовательность, но вместо этого во рту горчит от обиды и разочарования.
На долю секунды в моем трезвом взгляде на мир появилась маленькая трещина, потому что мне хотелось оказаться хоть немного особенной, а не просто одной из…
17. Глава шестнадцатая: Денис
Глава шестнадцатая: Денис
У Инны, как всегда, конец света.
То есть – приговоренная в одно лицо бутылка вина или даже чего-то покрепче. За десять лет брака я хорошо научился различать степень ее опьянения буквально по первым нотам. Сейчас она точно близка к тому, что мы, мужики, называем «в дрова». Порет какую-то херню о том, что из-за меня потеряла вкус к жизни, что разменяла последнюю молодость и единственный способ спасти наш брак – родить ребенка.
Я понимаю, что гад и циник, но реально не понимаю, откуда в женской голове эта херотень: если брак трещит по швам, если людям тупо веселее и приятнее трахать друг другу мозги, а не другие места – заведи ребенка и все будет заебись!
Но от этого разговора есть хотя бы какая-то польза: я переключаюсь и уже не мечтаю о том, чтобы показать Одувану, куда конкретно имел я ввиду всю ее надрывную пионерскую речь.
— Выпей аспирин и ложись спать, - стараясь не повышать голоса, говорю Инне. – Завтра утром поговорим.
Она, конечно, начинает возмущаться, но на то и существуют мобильные телефоны, чтобы без слов, почти вежливо, посылать людей на хуй одним нажатием кнопки.
Я кивком отпускаю секретаршу, но все равно закрываюсь в кабинете на ключ, наливаю любимый коньяк и туплю в кресле, разглядывая мазню в рамке, которую один дурак посчитал стоящей денег, а другой дурак купил и прицепил в моем офисе «для солидности и стиля».
Когда стакан пустеет, и я наполняю его по новой, мозги, наконец, достаточно размягчаются, чтобы я посмотрел на ситуацию с «папиной дочкой» под другим углом. Ну реально, чего я так в нее вцепился? У меня были малышки красивее, и те, что корчили недотрог, тоже. У меня вообще богатая сексуальная жизнь - и в ней есть все, о чем обычно мечтают мужики. Одуван не единственная и не неповторимая. Если уж на то пошло, то в принципе почти поперек всех моих вкусов. Так чего я на ней двинулся?