Общее место - стр. 32
– В том-то и дело, – наклонился ко мне ФСБ. – В том-то и дело, что все это человеческое, хотя и кажется бесчеловечным…
Я замолчал. Мне было о чем подумать, хотя странным образом картины, которые бурлили у меня в голове, не обращались в мысли, оставались иллюстрациями к моей жизни. Перемешивались друг с другом. Амур, Фемистокл, Маринка, снова Маринка, опять Маринка, мама, Шура и Мамыра, их кот, опять Маринка, смотрел бы, не отрывался, и опять она, Марк… Я не мог представить его мертвым. И на этих иллюстрациях он ковылял с тростью к любимому креслу, что стояло у него на лоджии, садился и смотрел на весенние кроны парка Сокольники. Оттуда, скорее всего, ему и прилетело…
Мы выбрались из Бронниц, то замедляя ход, то ускоряясь, доехали почти до Коломны и ушли на объездную в сторону городка Озеры. Справа и слева потянулись вперемешку с деревнями и СНТ перелески, ФСБ пересел ближе к водителю и выставил перед собой раскрытую пятерню. Толик повернул направо, мы проехали еще несколько километров и уже в глухом лесу Семеныч вдруг стиснул пятерню в кулак. Там, где только что вздымался прошлогодний засохший борщевик, обозначился съезд, Толик удивленно притормозил, а потом повернул и покатил по узкой асфальтовой полосе между только одевшихся молодой листвой берез и осин.
Я удивленно прищурился. Конечно, стоило отойти от дороги в лесопосадку или в какой-нибудь парк, выехать в лес, привычный слоистый коктейль мельчал, стелился по земле, но оставался, поскольку исходил от людей и расплывался даже туда, где их почти не бывало, но здесь его не было вовсе. Мало того, чем дальше мы ехали, тем сильнее мне казалось, что впереди что-то светится. Не так, как светится та же любовь или надежда над московскими улицами, а чище и проще. Светится и звенит. Едва слышно. Так, словно обрели голос весенние цветы, и их бутоны наконец-то получили возможность заявить о себе не только красками и ароматом.
Автобус выкатил из зарослей и остановился. Асфальт закончился, а дальше простиралась обширная поляна, покрытая плотной и низкой травой, как будто не ведавшей о недавней зиме. В центре поляны стоял одноэтажный бревенчатый дом. За ним кудрявился сад, рядом подрагивал на ветру полиэтилен теплиц, матово поблескивал старенький серый фольксваген-пассат, темнела обвитая диким виноградом беседка. На траве играли трое детей и двое взрослых. Мальчик и девочка размахивали ракетками и удерживали в воздухе волан. А мужчина и женщина забавлялись с малышкой, что подбрасывала вверх большой и легкий мяч в виде глобуса.
И все это не просто издавало свет, а и было светом. То есть, никакого свечения я не увидел, но ощущение тепла, полноты, ясности окатило меня с головы до ног.
– Это Аня Рождественская, – вздохнул ФСБ, открывая дверь и вытаскивая из-под сиденья пакет с гостинцами. – Или Анна Ивановна. С семьей, конечно. Сейчас я переговорю с нею, и, если все сладится, махну рукой. Тогда подойдете.
Он окинул нас взглядом и ткнул пальцем поочередно в меня и в Лизу.
– Ты и ты. Если подниму один палец, только Коля. Если она нам не поможет, тогда я даже не знаю. Я здесь первый раз. Раньше к ней Марк ездил. Да и что он там ездил…
ФСБ зашагал в сторону дома. Хозяйка его уже обернулась, приложила ладонь ко лбу и медленно направилась к Семенычу навстречу. А я посмотрел на склеенные руки и подумал, что пусть так и будет.