Общее место - стр. 3
Впрочем, можно и не жмуриться. Ничего не видеть и жить, как большинство. В минуты отчаяния закрывать глаза, стискивать зубы и затыкать уши. Вот только мрачные черные столбы, что высятся словно грязевые вулканы над государственными локациями, пробиваются и сквозь ясный взгляд, и сквозь ресницы, и сквозь опущенные веки. Наверное, примерно так выглядит знаменитая Долина Монументов, что раскинулась на границе Аризоны и Юты, если взглянуть на нее через черное стекло и слегка размыть. И это я тоже могу лишь предполагать, там я не был. Интересно было бы взглянуть через мой прищур на тот же Белый Дом. Или на Пентагон. Чисто для обретения оптимизма или скатывания в обреченное философствование. Для окончательной ясности. Здесь с этим приходится мириться. Такова данность этой территории. Непререкаемая инфернальность. Или, как говорит наш старший консультант Марк – не наша юрисдикция. В сторону государственности и всяческой под и над законности и административной вспученности – ни шагу. Не по Сеньке шапка. Мы занимаемся только мелкой пакостью. И ничего больше. Ни-ни…
Марк, кстати, в минуту душевной слабости, закусив сигарету и прижавшись дряблой щекой к стакану с портвейном, зажатому в кулаке, шептал, что в его юности эти столбы были куда чернее и отливали красным. Можно сказать, парили кровью. И выше вздымались. Да и больше их было, едва ли ни над каждым жэком, а то и над отдельными квартирами и людьми. А вокруг все отливало серым. А если что и вспыхивало, то лишь на мгновение, и сразу гасло, подрагивая…
Он знает, о чем говорит. Его детство – это предвоенные годы, юность – послевоенные… Понятно, что речь идет о той, давней войне, не о том, что происходит сейчас… Сколько же ему лет? Лизка, что мчалась к нему на такси с медицинским саквояжем, когда у Марка схватывало сердце, говорила, что за девяносто. Тогда все сходится. Кстати, от него же долетало, что в 53-м чернота не развеялась. Так, чуть меньше стало красным поблескивать. Зато сейчас оно сверкает в полную силу. Или Марку из его Сокольников не видно? Вовка говорит, что и парит кровью. В нос бьет и от висков к ушам давит. Это я все вижу глазами, хотя и не только. Он чувствует и слышит. Особенно когда ветер с запада и юго-запада. А Петька Пошагин чует и то и дело повторяет с ухмылкой, что как бы мы ни трепыхались, нам скоро настанет белый пушной зверек. И поделом. Кто ж так ≡≡≡≡≡?
По словам Марка иногда чернота и на площадях за пояс захлестывала. А то и с головой накрывала. Сам он этого не видел. Передавали очевидцы. Теперь очевидец я. В самом прямом смысле. На Арбате не захлестывает, все-таки высокое место. Но если спуститься к Моховой, можно и захлебнуться. Если смотреть, конечно. В метро вообще беда. Только Вовка рискует туда заходить. Иногда Петька. Но я еду на такси.
Палец резать не пришлось. Оторвал заусениц, что давно напрашивался, разглядел каплю крови, поморщился, сунул палец в рот. Черт, надо было на левой руке отрывать, я же правша.
Водитель такси посмотрел на меня с интересом. Сначала я подумал, что он разглядел стрелу, но нет, смотрел на вставленный в рот палец.
– Есть бактерицидный пластырь, – вежливо предложил он.
– Спасибо, не надо, это зуб, – соврал я, с трудом выговаривая слова с пальцем во рту. – Поехали.