Общее место - стр. 2
Я прищурился. Над туалетами завивался спиралью и исчезал в небе ментальный инверсионный след. Хитро. С изгибом и отскоком вверх отследить труднее. Зато так дистанция уменьшается… Ну, Лизка!
– Алло! – она наконец взяла трубку. – Какого черта? Восемь утра! Я еще сплю! И почему по телефону? В сон постучаться не мог?
– Не мог, – буркнул я. – Кошмары снятся, боялся поделиться. Да и люди кругом, как ты это себе представляешь? У меня проблема!
– Что стряслось? – она явно зевала в трубку.
– Любовная стрела пронзила сердце, – ответил я.
– И кто от этого умирал? – продолжала зевать Лизка. – Наконец-то, кстати. Пора бы. Тридцатник-то уже отстучал? Что я говорю, отмечали же… Эх, мне бы твои годы… Если что, я замужем. У меня ребенок…
– Лиза! – повысил я голос. – Шутки в сторону! Вошла со спины, вышла из груди. Только что! Ментальная, но я ее вижу! Хотя, вроде… Нет вижу! Выпустил… какой-то купидон, эрос, амур – не знаю. Довольно неприятной наружности со всеми причиндалами и без всякого умиления. Из лука, мать твою! И растворился. Димка твой сказал бы, что трансгрессировал. Этот амур левитировал, кстати. Вовка где?
– Спят, – пробормотала Лизка, явно приходя в себя. – Все дома, и все спят. Суббота же. Димка в Доту рубился чуть ли не до утра, а Вовка после второй смены. На метро катался. Ему молоко за вредность выписать надо. Послушай, ты вот сейчас не шутишь?
– Нет! – прошипел я.
Люди вокруг меня начали замедлять шаг.
– Что есть с собой? – спросила она уже вполне привычным голосом и зачастила. – Обереги? Элексиры? Острое что-нибудь?
– Ничего! – отчеканил я.
– Ты идиот, – процедила она сквозь зубы. – Быстро, палец в зубы, прокуси, прорежь, занози, что хочешь, главное, чтобы не с грязью, но потом за щеку его и пока до меня не доберешься, изо рта не вынимай! Бери такси!
– Какой палец? – спросил я.
– Какой не жалко! – рявкнула она в трубку да так, что я едва не выронил телефон.
– Вы жонглировать будете? – спросила у меня бабушка в китайской дутой куртке и белой бейсболке. Сочетание мне показалось довольно нелепым.
За ее спиной замерло еще с десяток пенсионеров. Наверное, жаворонки, как и я. Ранние пожилые птички. Апрельские. Почти майские.
– В другой раз, – я еще раз подбросил телефон и прижал руку к груди. – Простите.
Глава вторая. Коктейль
Москва. Если бы ты знала, какой я вижу тебя. Стоит чуть прищуриться, слегка сменить ракурс, сдвинуть фокус восприятия, и вот я уже словно долька лимона, брошенная в стакан, заполненный радужным слоистым коктейлем. Отрицательные эмоции скатываются вниз и клубятся у мостовой. Злоба и зависть чернеют вязкими лужами и взлетают брызгами тоски и обреченности от ударов тысяч каблуков и шпилек, булькает океан ненависти из канализационных люков. До колен простирается серый туман болезней, обмана, невезения, ссор, обид, тоски и обыденной скуки. Около пояса смог светлеет, и появляются проблески дружелюбия, удивления и радости. Водоворотами закручивается и воспаряет надежда. Сверкают блики симпатии. К плечам все расцветает и светится теплом и миролюбием. А выше! Еще выше над головами сияет любовь. Так и хочется подпрыгнуть и зависнуть в этом великолепии, жаль высоковато. Только небоскребы стоят в сиянии как оплывшие свечи, с которых непрекращающимся потоком стекает нечто мутное и не всегда светлое. И люди, которые бредут по зыбкому вареву, напоминают кометы, оставляющие за собой длинные шлейфы – черные, белые, цветные…. Но нимбов не разглядишь. Да и к чему они? Было бы, чем дышать. Наклониться страшно от черноты. Поэтому и выхожу я на улицу пораньше, когда меньше уставших или несчастных людей. Когда расплескавшаяся боль уходит через ливневую канализацию и метро, чтобы через миллионы лет, может быть, превратиться в нефть.