Общее место - стр. 17
– А она бы ответила? – вздохнул ФСБ.
– Ответила бы, – кивнула Мамыра. – Если бы сочла, что сынок ее слабоват для такой доли, отговорилась бы. Не отговорилась, значит, сдюжит.
– Вы знаете мою мать? – тогда спросил я.
– Я всех знаю, кто вокруг этого дела клубится, – кивнула Мамыра. – Теперь и тебя знаю. Не до донышка, но достаточно.
За прошедшие двенадцать лет она совсем не переменилась. Уже тогда была словно облитая серебром. Теперь рядом с нею стояла дочь. Я никогда не слышал о том, что у Мамыры имеется дочь, да и о самой Мамыре разговоров не заходило, она редко появлялась, для всех была словно далеким отделом кадров, куда раньше увольнения никак не заглянешь, а увольняться у нас никто вроде не собирался. Но рядом с ней точно стояла ее дочь. Нет, она не казалась копией матушки и одета была по-другому, но наклон головы, взгляд исподлобья, разрез глаз, овал лица, небрежность и одновременно с этим совершенство светлых локонов – все это не оставляло никаких сомнений – дочь.
– Всем доброго вечера! – поклонилась вышедшим из автобуса Мамыра. – Если кто не знает, это Шура моя, доченька. Прошу любить и жаловать. А теперь все в дом.
Она шагнула в сторону, поднялась на приступку, что скамьей тянулась вдоль веранды простого, но длинного дома, с другой стороны на такую же приступку встала ее дочь, протянула руку над косяком, поймала ладонь матери. Кот подскочил к ногам Шуры, распушил хвост, тревожно мяукнул.
– Не медлим, – поторопила гостей Мамыра.
Гости проходили под рукотворной аркой точно, как в младших классах, когда учитель физкультуры вдруг затевал игру в «березку». Только прошедшие не подхватывали за руки друг друга, не вставали новыми парами за первой, а исчезали в дверях, за которыми царил полумрак.
Сначала, пригнувшись, под руками матери и дочери прошел ФБС. За ним мягко, словно черная лесная кошка, просочилась Маринка. Следующим стал Димка с ноутом и сумкой. Толик с рюкзаком. Лизка и Вовка с баулами. Леня Козлов с пижонским чемоданчиком на колесиках. Я стоял и смотрел на всех. На ровное и теплое свечение, исходящее от Игнатьевых, поражаясь, как очевидная прошлая красота Мамыры подтверждается в облике ее удивительной дочери и отражается в ней самой – нынешней, обретшей словно новое качество, но не потерявшей прежнее. Как переливается волнами неуловимого цвета ФСБ и пылает неудержимым пламенем стройная Маринка. Как уверенно вспыхивает при каждом шаге Димка – произведение лилового невозмутимого силуэта Вовки и стиснутого наговорами и защитными амулетами разноцветного смерча-урагана Лизки. Как поблескивает робостью и надеждой Толик. Как мерцает спящей, но опасной плазмой Леня Козлов, наливаясь малиновым оттенком по поводу гибели своего старшего друга Марка.
– Давай уже, чего встал, – вздохнула Мамыра. – Сейчас помянем Марка и чай пить будем. Понял ведь? Не для того общий сбор, чтобы классный час устраивать, а чтобы проверить, все ли среди нас прежние, вдруг кому веры больше нет?
Я шагнул к двери, почувствовал дрожь со стороны Шуры, замер под сплетением рук, посмотрел сначала на одну, потом на другую, покосился на уставившегося на меня желтыми глазами кота.
– Как зверя зовут?
– Рыжиком, – улыбнулась Шура.
– Рыжиком… – сердце мое из груди не выпрыгивало, но билось тревожно. – Я из каковых?