Обретенная любовь - стр. 9

На стене над умывальником висит небольшое зеркало. С каждым днем у меня все более побитый вид. Синяки сменили цвет на фиолетовый и покрывают большую часть кожи. Несколько швов виднеются на губах, скуле и брови. Я не узнаю себя. Чуть ниже синяки проступают на левом боку, разделяя пополам татуировку, которая тоже вся покрыта гематомами. Ну и посмотрите, во что я превратился… Я так понял, им пришлось вправить мне одно или два ребра. У меня не было выбора, кроме как остаться здесь: кажется, сломанное ребро порвало мне легкое. Я не очень внимательно слушал врача.

Я пресекаю этот поток рассуждений. Голова совершенно отказывается нормально работать, поэтому я стараюсь гнать прочь грустные мысли.

Мне не вернули шмотки, в которых я сюда попал. Сестра сказала, они все были покрыты кровью. Впрочем, я не уверен, что это была моя кровь. Так что раз в день мне выдают чистую рубаху, очень похожую на смирительную.

После душа я одеваюсь. И это пытка, у которой нет названия. Когда я поднимаю руки, у меня перехватывает дыхание. Я пытаюсь протиснуть вторую руку в рукав, и в этот момент распахивается дверь. Вздрагиваю – и от этого тоже больно.

– Чем ты тут занят, насильник? Тебе дали ровно десять минут, – гаркает легавый.

Ублюдок! Если бы я был в состоянии, плюнул бы тебе в лицо! Он с пренебрежением рассматривает мое отражение в зеркале.

– Закругляйся скорее, тебе еще на рентген идти, а мне некогда тут с тобой прохлаждаться!

Твоя работа, кретин, подобно голодному псу, следовать за мной повсюду. Так что времени прохлаждаться со мной у тебя навалом.

Меня быстро усаживают в инвалидное кресло (я мог бы и сам справиться, но медсестра настояла), пристегивают наручниками к подлокотнику, и мы готовы покинуть комнату. А мой психованный сосед все никак не унимается и продолжает вопить.

Я отодвигаю тарелку: мой аппетит окончательно испорчен. Чувствую, как мама сверлит взглядом мою спину. Я даже не смотрю на нее, но уже знаю, что в этом взгляде: боль, слезы и беспокойство, с которыми я ничего не могу поделать.

– Ты ничего не съела, – произносит она тихо.

– Я не голодна.

Она вздыхает, но не настаивает. После утреннего срыва мама выглядит опустошенной, и я виню в этом себя. Должно быть, я проспала час или два, ведь день, кажется, уже начал клониться к вечеру. А со мной все так же ничего не происходит.

Мама забирает мою тарелку и отставляет подальше. Через мгновение раздается негромкий стук в дверь, и она встает, чтобы ее открыть.

– Смотрите, кого я привел, – говорит отец.

Чев с широкой улыбкой вбегает в комнату и бросается ко мне.

– Елена! Представляешь, я ел французские сэндвичи у тети! У нее даже хлеб не такой, как у нас, и…

– Чев, потише. Не забывай: твоей сестре нездоровится. Не кричи так громко, – просит мама.

– Ой, прости. И еще, я сам сделал настоящий майонез, из яиц… – продолжает он уже шепотом.

Я улыбаюсь, а он продолжает висеть на моей шее. Мне так тебя не хватало, малыш… От одной этой мысли на глаза наворачиваются слезы.

– А чем ты больна? – спрашивает он.

– Она просто больна, – вмешивается отец, пытаясь пресечь бесконечные вопросы моего младшего брата.

Чеви и этого достаточно. Он спрыгивает с кровати и идет к окну, не прекращая болтать. Родители внимательно за мной наблюдают, пытаясь прочесть что-то новое в моем взгляде. Не знаю, чего они ожидают от меня, но это неприятно, так что я отворачиваюсь.