Оборотная сторона холста - стр. 6

На этом запись обрывалась. Но я была уверена, что где-то хранятся ещё мысли и слова моего отца, невысказанные в живописи. Забыв о времени, о еде, о делах, начала как вандал сдергивать картины с подрамников и выкорчевывать из рам. Проверив добрую половину папиных работ, я нашла альбом. С трепетом открыла его… Там, тоже нашла обрывочные записи. Хотелось соединить всё вместе и читать по порядку. Залезла на антресоли и на меня посыпались свёрнутые холсты и небольшие картины в рамах. Я стала смотреть на год написания работ. Может, это воссоздаст внятную последовательную историю.

Очень устав, опёрлась о косяк каморки. Он затрещал, и доски стали расходиться. Быстро шагнув в сторону, я увидела, что в щелях проглядывает вторая дверь. Почему-то меня испугала находка. Мне показалось, что на сегодня впечатлений и приключений хватит.

Спустилась вниз и пошла по лестнице в квартиру. В одной руке я держала дневник Энни, в другой холст отца. Начнём, пожалуй, с них…

Я – одна из тех, которых называют бастардами. Для местечка на Украине, это было постыдно, в 1923 году особенно. Совсем неважно, что произошла революция, и всех уравняли в правах. На самом деле моя мама была позором родственников. Она происходила из верующей еврейской семьи. Так как девочкам совсем необязательно было читать и писать, то в школы они не ходили. Но сначала расскажу немного о местечке, где мы жили. Немного из истории моей семьи. Местечко называлось «Ступник» – совсем близко к Бердичеву. Дореволюции поляки, украинцы, русские и евреи, обитали там, в относительном покое и мирном сосуществовании, стараясь ходить по разным сторонам улиц. Однако здоровались и даже имели общие дела. К кузнецам ходили русским, поляки шили замечательную одежду, украинцы держали скотину и кормили городок свежим молоком, маслом и так далее. Труднее всех приходилось евреям. Не кошерное есть, они не имели право, поэтому приходилось иметь свое хозяйство, женщины сами шили одежду, подшивали постельное белье, чтобы всё было своё и не попало в руки неверных. Обе мои прабабушки носили парики, а прадеды пейсы и кипы. Моя бабка сама себе выбрала мужа, то есть – моего деда – на свадьбе подруги. И хотя молодые должны были увидеть друг друга только на свадьбе, моя своевольная бабушка настояла на своём. Дед с удовольствием на ней женился, так как был из очень бедной семьи. У бабушкиного же отца была мельница, а это в те далекие времена было очень неплохо. Дед и все его братья и сёстры были красавцами, но было их слишком много. Из двенадцати шесть прабабушка потеряла. Они умерли в младенчестве. Но и тех шестерых, что остались, нужно было кормить. Прадед же мой особым трудолюбием не отличался. Выделялся он буйным темпераментом и гонором. В общем, свадьба состоялась и родилась моя мама, которую бабушка назвала Раей в честь своей бабушки….

Я отложила дневник и заварила себе кофе. Почерк неизвестной мне, но уже становившейся близкой Энни, был мелкий, словно она экономила место в дневнике. Кроме того, она вставляла некоторые слова над строчками, а какие-то писала на полях. От этого почерк становился бисерным.

Стоя посреди кухни, я думала о том, что Juri сказал мне, что дневника не читал. Почему? Он же адресован ему и его сестре. Возможно, они плохо читают по-русски. Господи, я даже не узнала ни его номера телефона, ни где он живет, ни сколько он пробудет в Москве, вообще ничего. Вдруг сам объявится.