Обитель милосердия (сборник) - стр. 28
Пред открыл калитку и замешкался. Накануне прошел ливень. Потоки воды смыли с дорожки песок, обнажив склизкую глину. Потоптался Бадайчев, давая хозяину время подойти. Но тот, прищурившись, поджидал возле крыльца. Пришлось самому топать по грязюке.
– Ну, здравствуй, король шабашки! – поздоровался Бадайчев. Огляделся, осваиваясь. При виде стилизованного под терем дома губа его оттопырилась.
– Наслышан про сей шедевр, – протянул он. – Ловко, гляжу, устроился. Палаты белокаменные, розы-мимозы. Прямо персональный коммунизм. Будто нет за оградой ни бедности, ни разрухи.
– Как не быть, пока вы есть, – Никитин незамедлительно выпустил колючки наружу.
Пред, непривычный к подобному укороту, предостерегающе свел брови.
– Это ты о ком так?
– Да о вас обо всех. – Не было в Никитине заднего хода. Природа, создавая, не предусмотрела.
Бадайчев побагровел:
– Эва куда тебя вынесло! Уж и власть не власть. Развели прилипал!
– Это я-то прилипала?! – Никитин ткнул Бадайчеву едва не в физиономию бугристые свои ладони. – А ты подсчитал, сколько нас таких, шабашников, по Союзу? И сколько возводим. Одна моя бригада за сезон то сделает, что колхоз за пятилетку не осилит. О качестве уж не говорю.
– Положим, не задаром. Деньги получать не забывал.
– Это ты получаешь! А я зарабатываю.
– Зарабатываешь! А потом с тем же председателем делишься. Всех вокруг развращаешь!
– Да не я, а ты! – огрызнулся Никитин. – Я что, от полноты души ему даю? А может, потому что иначе подряда не будет? И если ты государственным мужем быть претендуешь, так избавь меня от этого. Дай умный закон, обзови нас какими-нибудь кооператорами, помоги со снабжением. Думай, короче, как работяг, вроде меня, с умом использовать, а не болтай до одури о перестройке. Вместо того, чтоб желваками играть, лучше прикинь, сколько одна моя бригада государству твоему сэкономила.
– Моему?!
– А мне оно без надобности. Я сам по себе.
За плетнем крякнули. Подкравшийся отчим подслушивал, сидя на корточках.
Оба – и хозяин, и гость – вдруг опамятовали. Представили, как выглядят со стороны. Усмехнулись, не сговариваясь.
– Верно говорят, невозможный у тебя характер, Никитин, – примирительно сказал Бадайчев.
– А я со своим характером не набиваюсь, – рубанул, всё ещё в горячке, Эдик. – Говори, с чем пришел. Если б загнобить хотел, холуев бы своих из милиции подогнал. А раз сам, значит, что-то всерьёз?
– Всерьёз, – признал Бадайчев. – Через две недели открываем лекторский центр по пропаганде основ марксизма-ленинизма.
– Эва!
– Первый по области. Открытие запланировано на седьмое ноября, сразу после демонстрации.
– И?..
– Трубы прорвало. Подвал залило.
– В первый раз, что ли?
– Торжественное открытие. Специально приурочено к юбилею Октябрьской революции. Из Калинина много народу подъедет. Из Москвы тоже – замминистра, телевидение. Под моё слово едут… Подставили, сволочи! – с ненавистью рявкнул Бадайчев. – Только щёки надувать сильны! А по факту – бракоделы! Совсем рабочий человек перевёлся. А там… виртуозы нужны. Мало что ремонт. Филигранная отделка требуется. Чтоб без швов.
Непонятное молчание хозяина Бадайчеву не понравилось.
– Запросы твои знаю. Фонды выделим. Лично прослежу, – успокоил он.
– Не знаешь, – Никитин мотнул вихрастой головой. – Хочу на ноябрьской демонстрации на трибуну.