О прожитом с иронией. Часть третья - стр. 18
Стол мать накрыла быстро, видно было, готовилась. Бутылку коньяка по случаю приезда сына поставила и, конечно, фирменные пельмени. Гора пельменей и к ним сметана, масло, уксус, лук и жареный, и уксусом гашенный. Рыба, мясо и прочее.
Слюна до полу…
Прежде чем начать пиршество, Светлана Фёдоровна принесла аптечку и обработала «украшения» сына. О синяках и ушибах, чтобы не травмировать мать по приезде, он рассказал по телефону, дескать, в аварию попал.
Что делать, бывает.
Спал Николай как убитый. Как лёг на левый бочок, так поутру на левом боку и проснулся, ничего не затекло.
Что значит отчий дом!
То, что Грач не увидел изменений в обстановке, не означало, что их дом вечен. Это далеко не так. Любое хозяйство, кроме любви, требует заботы, а в их доме десяток лет не было мужской руки. И с утра следующего дня Николай принялся на работу: смазал противно скрипящие межкомнатные дверные петли, подправил крыльцо, подтянул болты крепления стола, взялся было за табуретки – нет столярного клея, матушкина кровать нещадно скрипит, надо бы крепления купить. И через день, записав, что необходимо приобрести, отправился в магазин.
В общем, неделю Грач носился по дому с молотком и гвоздями, ремонтировал мебель, электроприборы, благо с электрикой на «ты», даже обои кое-где подклеил, а в маминой комнате вовсе поменял.
Мать не успевала удивляться. Некогда негодный утюг вдруг заработал – значит, новый покупать не надо. Кровать перестала скрипеть, слава тебе, Господи, – золотые руки у сына. А уж на новые обои не только любовалась с восторгом, она и соседей привела, смотрите, дескать, сын в гости приехал, рукастый у неё сынок, любящий.
Во вторую неделю пребывания в родных краях Николай Петрович побывал в областной администрации. Здесь его принял товарищ Сереброва, Пётр Сергеевич Толкачёв. Какую должность занимал этот человек, Грач не понял: кабинет неказист, стол чист, телефон один, таблички на двери нет. Но по тому, как Толкачёв общался с людьми, его репликам, властному голосу понял, перед ним большой человек. Сидел Николай у Петра Сергеевича минут сорок, о делах разговаривали ровно пять минут. Он и ушёл бы спустя пять минут, но чиновничий аппарат дело такое: посетитель за посетителем, непрерывные звонки, при этом беседы не о женщинах или отдыхе на природе, всё о материалах, запасных частях и, конечно, деньгах. Грач вспотел, слушая всё это. А Толкачёв спокоен, выдержан, конкретен, предельно тактичен. Видимо, это был его привычный ритм жизни.