О красоте - стр. 5
Кики устало улыбнулась.
– Какое-то безумие: все опоздали, все до единого. У вас все хорошо, Моник?
Новая уборщица, приземистая гаитянка Моник, примерно одних с Кики лет, но с кожей более темного оттенка, сегодня у них всего во второй раз. У нее куртка-бомбер с поднятым меховым воротником и эмблемой американских ВМС и взгляд, заранее извиняющийся за будущие промахи. Но мучительнее всего смотреть на ее ткацкое ухищрение: не первой молодости дешевую рыжую накладку из искусственных волос (сегодня, похоже, больше обычного сползшую на затылок), мелко переплетенную с ее собственными жидкими волосами.
– Начинать отсюда? – робко спросила Моник.
Она взялась за молнию на своей куртке, но потом передумала.
– Начните лучше с кабинета, Моник, моего кабинета, – быстро, перебивая открывшего было рот мужа, сказала Кики. – Хорошо? Бумаги, пожалуйста, не трогайте, просто сложите стопкой, по возможности.
Моник не двигалась с места и не выпускала молнию из пальцев. На мгновение Кики тоже замерла, нервно размышляя о том, что думает черная женщина о другой черной женщине, которая платит ей за уборку.
– Зора вас проводит. Пожалуйста, Зора, проводи Моник, покажи ей, куда идти.
Дочь ринулась по лестнице, перескакивая через две ступеньки, Моник потащилась следом. Говард вернулся на просцениум и к разговору о женитьбе.
– Если это случится, – ровным голосом, между глотками кофе сказал он, – Монти Кипс станет свояком. И не чьим-нибудь. Нашим.
– Говард, – так же невозмутимо ответила Кики, – прошу, давай без показательных выступлений. Мы не на сцене. Я уже сказала: сейчас я об этом говорить не хочу. Ты меня услышал?
Говард слегка кивнул.
– Леви нужны деньги на такси. Если уж тебе приспичило волноваться, поволнуйся об этом. А не о Кипсах.
– Кипсах? – раздался откуда-то голос Леви. – Каких таких Кипсах? Гдей-то они?
Этого псевдобруклинского акцента не было ни у Говарда, ни у Кики, да и у Леви он появился всего три года назад, когда ему стукнуло двенадцать. Джером и Зора родились в Англии, Леви в Америке. Разные американские акценты его детей казались Говарду несколько искусственными – не впитанными в стенах этого дома, не перенятыми от матери. Но акцент Леви был самым труднообъяснимым. Бруклин? Белси жили триста с лишним километров севернее. Сегодня утром Говард решил, наконец, высказаться на эту тему (хотя жена не раз просила его не вмешиваться), но возникший из коридора Леви обезоружил его широкой улыбкой.
– Леви, дорогуша, – сказала Кики, – скажи, ты знаешь, кто я? Ты в принципе обращаешь внимание на то, что происходит вокруг? Помнишь, кто такой Джером? Что он твой брат? Что он в отъезде? Что он пересек большой океан и сейчас живет в месте под названием Англия?
Леви держал в руке кроссовки. Хмуро отмахнувшись ими от материнского сарказма, он сел обуваться.
– Ну и что? Типа я в курсе, кто эти Кипсы? Да знать я не знаю никаких Кипсов.
– Джером, ступай в школу.
– Я теперь тоже Джером?
– Леви, в школу!
– Ну вечно ты так… Я просто спросил, и все, а ты вечно… – Тут Леви состроил неопределенную мину, и подразумеваемое слово осталось неясным.
– Монти Кипс. Человек, на которого в Англии работает твой брат, – устало сдалась Кики.
Говард с интересом наблюдал, как Леви добивается этой уступки, нейтрализуя едкую Кикину иронию своей простодушностью.