Нюрнберг. На веки вечные. Том второй - стр. 18
– Я всего лишь пояснял генералу Руденко, что некоторые концлагеря создавались для достижения вполне производственных и промышленных целей, преследуемых в то время рейхом…
– Только не надо про опыты! – взмахнул рукой Лоренс. – Не держите нас за сумасшедших и сами не пытайтесь выставить себя в таком свете – как показали результаты проведенной экспертизы, это не так…
– Нет, ваша честь, я о другом.
– О чем?
– Лагерь «Собибор».
По залу прокатился рокот – все знали о героическом подвиге узников лагеря, поднявших первое и единственное успешное восстание против администрации, да еще в самый разгар войны, осенью 1943 года. Кальтенбруннер попытался ударить по самому больному месту обвинения, а потому удар должен был быть безошибочным.
– Для какой цели он создавался?
– Об этом можно спросить свидетеля Печерского, организатора восстания, русского офицера, чьи показания имеются в деле, но почему-то не в полном объеме…
– Ваше право ходатайствовать о вызове свидетеля, – разъяснил Лоренс. – Генерал Руденко, вы можете обеспечить явку его?
– Нет, ваша честь, – Роман Андреевич опустил глаза и понизил голос, как будто чувствуя за собой вину.
– По какой причине?
– У свидетеля Печерского на Родине проблемы правового характера, придание огласки которым может затронуть его частную жизнь без его согласия.
– В таком случае, если он содержится под стражей, предоставьте суду аффидевит его показаний…
Руденко стиснул губы и молча наклонил голову в знак согласия. Мысленно он перенесся из зала №600 в другой кабинет, далеко отсюда, но в похожем учреждении…
20 марта 1946 года, Ростов-на-Дону, областное управление НКВД
В кабинет следователя завели арестованного лейтенанта РККА Александра Печерского. Охватившая всю страну, подобно истерии «охоты на ведьм», борьба с власовцами, не пожалела никого, кто на войне был в плену хотя бы час. А Печерский там пробыл едва ли не с самого ее начала и до осени 1943 года, потому его нынешний арест был вполне закономерным явлением, хотя о действительных его причинах он не мог даже догадываться.
– Садитесь, Александр Аронович, – следователь майор Любимов был с ним как-то по-особенному вежлив, что бросалось бы в глаза, если бы не ордена и медали на груди сотрудника правопорядка – как видно, растрогался при виде оклеветанного боевого товарища. – Как себя чувствуете?
– Спасибо, ничего.
– Не били вас?
– Никак нет. Только спал мало… Писал вот по вашему приказу…
– Ну не по приказу, а по просьбе. Просто дело срочное – я чуть позже все объясню… Так что сейчас поспите, когда в камеру вернетесь… Ну, если, конечно, все правильно написали…
– Написал как было. Судите сами.
Печерский протянул ему несколько листков бумаги, исписанных мелким, убористым почерком. Тот стал читать…
Александр Печерский
«…В октябре 1941 года попал я в окружение под Вязьмой, был пленен. В плену я около девяти месяцев болел тифом, но тщательно скрывал это от охраны и только потому не был расстрелян. В мае 1942 года, как только поправился, еще вместе с четырьмя заключенными пытался бежать. Попытка закончилась провалом. Через штрафной лагерь в Борисове меня переслали в трудовой лагерь в Минске. Там выяснилось, что я – еврей по национальности. Просидев пять дней в «еврейском подвале» – подземном карцере, я в октябре 1942 года попал в СС-арбейтслагерь, располагавшийся на улице Широкой в Минске. В феврале 1943 года 50 заключенных этого лагеря совершили новую попытку побега. Всех их не просто убили, а долго пытали. Сначала беспощадно избивали плетьми и натравляли на них собак. Затем глумливо провели через весь город с поднятыми вверх руками, потом загнали их в баню и, раздев до гола, обливали попеременно то горячей, то холодной водой. Только после этого фашисты выбросили их во двор на снег и открыли по ним огонь из автоматов.