Няня на месяц, или Я - студентка меда! - стр. 6
Чего?!
Ща, секунду или две, я подберу мандибулу и осознаю предложение.
Или не осознаю.
Или врежу.
За пощёчину преподу отчисляют?!
– Дарья Владимировна, не задохнись от возмущения, – он пренебрежительно хмыкает, – детский сад меня не привлекает. И со студентками, вопреки слухам, я не сплю. И я не договорил, жду тебя, чтобы…
Я прищуриваюсь, а Кирилл Александрович неожиданно смеётся.
– Хотя… – он произносит весело, – знаешь, Штерн, я, пожалуй, сохраню интригу. Завтра, в девять. Адрес скину.
3. Глава 2
Часы на запястье высвечивают без пятнадцати девять, когда я утыкаюсь в кованые ворота и сверяюсь с дубльгисом.
Громова, 17.
Всё верно.
Подняв голову, а потом и очки, я смотрю на башенки по углам многоэтажки. Однако… впору Красавчика переименовывать в Прекрасного принца: замок уже есть, а вместо коня сойдет и внедорожник.
Современная реальность диктует, как-никак, свои законы.
Хмыкнув, я набираю без запинки номер квартиры – верхнюю норму сегментоядерного нейтрофила, то есть семьдесят два. И даже не надо заглядывать в телефон и сообщения. Мой путанный, по словам Лины, способ запоминания никогда не подводил.
И не подводит, поскольку из динамика звучит знакомый голос, на который я кривлюсь, но рапортую, что Штерн явилась. Ответом становится приоткрывшаяся дверь под переливчатую трель, коя громыхает по моей больной голове.
Отказываться вчера от празднования «минус год ада» из-за Кирилла Александровича я не стала. Накося выкуси, как говорится. Я весь май и июнь жила на мысли, что всё закончится и мы напьёмся вдрабадан и будем танцевать до утра.
На-ив-на-я.
Хватило нас до часа ночи.
И были мы без громкой музыки, клуба и литров алкоголя, поэтому голова у меня болит исключительно от недосыпа и солнышка, которое для утра слишком яркое.
А ещё от детского визга.
Вот чего этим спиногрызам не спится в такую рань?! Зачем носиться, оглушая своими воплями и… ай!..
За-ра-за.
– Ой…
– Ян!!!
Отбрасывая с лица мокрую прядь волос, хватая ртом воздух и часто моргая, я смотрю на печальную рожицу и раскаянье в ангельских серых глазах. Печали слишком много, раскаянья ещё больше, а тщетно скрываемого веселья просто по максимум.
Дилетант.
И паршивец, малолетний.
– Извини-и-ите, – водяной пистолет скромно задвигается за спину.
Прячется.
– Девушка, простите! – запыхавшаяся пожилая женщина, поправляя поехавший вбок пёстрый тюрбан, подбегает быстрее, чем я успеваю ответить, и ребёнка к себе она разворачивает. – Я сколько раз тебе говорила не уходить с площадки, Ян?! Посмотри, что ты сделал!
– Я не специально! – детская рожица становится глубоко несчастной.
Покаянной.
И я бы даже поверила, если бы не делала точно такие же по десять раз на дню в его возрасте. Ладно, не только в его, сейчас тоже иногда прокатывает, когда рассказываешь о перепутанной тетради, сломанном лифте или застрявшем в двери ключе, из-за которого я не пришла, опоздала, не принесла, не сделала.
Нужное подчеркнуть.
– Ничего страшного, – я улыбаюсь нежно-нежно, – ледяной душ полезен для здоровья.
И совести Кирилла Александровича, к которой, кажется, я буду взывать одним своим видом.
Может он поверит, что я так сильно рыдала от «в такую рань, в такую даль», и забудет даже про долг, а?
Не слушая извинений и предложений помочь, я скрываюсь в подъезде. Время тикает, а пунктуальность – наше всё, особенно после лекций по гистологии, на которые за минутное опоздание натурально не пускали и приходилось отрабатывать. В общем, приходить не то, что вовремя, а пораньше я научилась быстро.