Няня на месяц, или Я - студентка меда! - стр. 3

И обидеться захотелось ещё больше, ибо… помню.

– Что я детский сад ходячий, – пробурчала я куда тише и взгляд отвела.

– Ну во-о-от, – довольно и всё так же насмешливо протянул Кирилл Александрович, – полгода прошло, а ничего не изменилось, Дарья Владимировна. Всё тот же детский сад…

Я фыркнула и, сложив руки на груди, демонстративно отвернулась к окну.

Зимняя ночь – это всегда сказка, а начавшийся снегопад под светом единственного на всю округу фонаря – это волшебная сказка.

Вот и буду разглядывать… сказку.

Кирилл же Александрович вдруг рассмеялся, а я вздрогнула, покосилась. Посмотрела, как окно – запах больше не чувствовался – он закрыл, скомандовал решительно:

– Всё, Штерн, пошли.

Пошли.

А точнее поехали, потому что после ласкового: «Ку-да, Штерн?!» я резко поменяла траекторию движения и в распахнутую передо мной машину послушно села.

– Consuetudo est altera natura[3], – на ироничный взгляд я изрекла важно, поскольку путь к остановке уже даже не привычка, а инстинкт.

С закрытыми глазами дойду.

Не сосчитать сколько раз ходила и, если не отчислят, ходить ещё буду.

– Даша, – меня довезли до озвученного адреса, окликнули впервые по имени, когда я уже выбралась из машины и прощание невнятно пробормотала, – я… не стану никому ничего рассказывать.

– Почему? – я застыла, а потом развернулась и на Кирилла Александровича, согнувшись, посмотрела недоверчиво.

– Потому, – он усмехнулся и, наклонившись, потянул открытую дверь на себя, – будем считать, что за тобой должок.

Насмешливый голос раздался около самого лица, а потом хлопнула дверь, и чёрный внедорожник, хищно сверкая алыми огнями, бесшумно укатил в снежную ночь.

[1] Сагиттальный (анат.) - делящий продольно на правую и левую половину.

[2] Gyrus angularis (от. лат) – угловая извилина.

[3] Consuetudo est altera natura (от лат.) – привычка – вторая натура.

2. Глава 1

Июнь, 30

– Кто знаток физы?! Я – знаток физы!!!

– Даха, у тебя трояк, – Лина сообщает меланхолично.

Наблюдает, как я танцую, приговариваю радостно:

– Кто закрыл сессию? Я закрыла сессию!

– Так-то ещё практика, – Ромочка хмыкает скептически.

Тоже смотрит.

Вздыхает шумно, видимо, признавая, что медицина в моём случае бессильна.

– Кто молодец? Я – молодец! Кто молодец? Я – молодец!

– Ну всё, кукуха на радостях уехала окончательно, – Вано, задумчиво следя за движениями победного танца, заключает чрезмерно печально.

И приходится остановиться, посмотреть на него, пользуясь случаем и разделяющими нас метрами, свысока.

– Моя кукуха, Иван Максимович, уехала ещё на анате, – я просвещаю его снисходительно, спускаюсь неторопливо с верхних ступеней пролёта между вторым и третьим этажом, на которых я и отплясывала, – и возвращаться не собирается. Смирись.

– Обязательно, и рубашку принесу, смирительную, – Вано кивает, уточняет с гоготом, а после пальцами звучно прищёлкивает, делится информацией. – Кстати, о птичках. Сейчас видел нашего Красавчика, злющий как чёрт.

– А он бывает другим? – Лина фыркает, закатывает, показательно припоминая, глаза. – Он либо издевается, либо злится, либо… издевается. Хорошего настроения у Кирилла Александровича не бывает, да, Дашка?

Да, Лина.

О да.

Я спотыкаюсь и, отвечая невнятным мычанием, кошусь на скорчившего в тот же миг невозмутимую рожу Ромочку.

В ту декабрьскую ночь я назвала именно его адрес, взбежала, не дожидаясь лифта, на восьмой этаж, и кнопку звонка, задыхаясь от бега и эмоций, я вдавила. Выдохнула, когда открыла мне Мила – новоиспеченная жена и кость в горле половины нашего потока, поскольку известие о женитьбе Романа Кирилловича огорчило и привело в уныние многих.