Няня на месяц, или Я - студентка меда! - стр. 20

Скривиться.

– Ты меня испугала, Штерн, – Кирилл Александрович убирает мою руку, просит, удивляя до безмерности, мягко. – Не трогай.

– Не трогаю, – я замираю, смотрю на него. – Всё плохо?

– Сейчас поедем и узнаем.

– Куда? – я испуганно моргаю.

Хватаюсь мертвой хваткой за его руку, не даю встать с края дивана, на котором я и лежу.

– В больницу, Штерн, – Кирилл Александрович вздыхает, заправляет неожиданно прядь волос мне за ухо. – Я не невролог, не нейрохирург и даже не травматолог, поэтому сказать серьезно или нет я не могу.

– А суслики?

– С сусликами, как ты говоришь, Дарья Владимировна, пару часов посидит Алла Ильинична, моя любознательная соседка, – он поясняет с усмешкой.

Подхватывает меня на руки ещё более неожиданно, и я давлюсь очередным вопросом, когда он страдальчески стонет:

– Господи, Штерн, ну хотя бы иногда просто помолчи.

7. Глава 6

– Так сколько у вас экзаменов нынче, Дарья Владимировна? – Степан Германович, нейрохирург и друг Кирилла Александровича, вопрошает весело, прокручивается на стуле к окну и снимок мой рассматривает.

– Четыре.

– И как? – он оглядывается с заинтересованным видом.

– Нормально, – я отвечаю расплывчато.

Собираюсь встать с кушетки, но под испепеляющим взглядом Кирилла Александровича передумываю.

Посижу ещё, вопрошая у потолка и мироздания: где пресловутая врачебная тайна, о которой талдычат со времен первого курса и биоэтики?

Когда её вдруг отменили?!

Мои громогласные протесты и мысленные размахивания федеральным законом номер триста двадцать три, статья тринадцать, были нагло проигнорированы и оборваны уже привычным: «Штерн!».

Ну я-то, допустим, Штерн, а вот вы, Кирилл Александрович, беспардонный и наглый гад, решивший, что право имеет при моем осмотре и присутствовать, и комментировать.

И отвечать вместо меня, ибо ему, видите ли, виднее со стороны.

Ну-ну.

– Автоматом? – беря второй снимок, Степан Германович вопрошает рассеяно.

Для приличия.

Но ответить для того же приличия приходится, сморщиться невольно:

– Пятьдесят на пятьдесят.

Вот чего он с учёбой этой привязался?

Лучше уж про погоду во имя светской беседы поговорить, чем про экзамены, кои для меня тема болезненная.

Очень болезненная и сопливая.

Рыдала я больше, чем над «Титаником», «Хатико» и «Виноваты звезды» вместе взятыми.

– Это как?

– Философия и бэха автоматы, – я пожимаю плечами, договариваю через силу, садится предательски голос, – по физиологии автоматов нет, а микру… я так сдавала.

Устно.

Пять часов.

После того как завалила третий рубежный тест за неделю до экзамена.

Два – по общей и частной микробиологии – в течении года я сдала, а третий по вирусологии написала на восемьдесят пять.

Слетела с автомата за одну ошибку.

До остановки в тот день меня довел Эль, а, закрыв дверь квартиры, я сползла на пол и прорыдала до прихода родителей. Точнее рыдала я сначала, а потом была уже истерика с воем и заиканьем, когда я не могла объяснить, что случилось.

Ничего в общем-то не случилось.

Просто я – дура.

И теперь надо было не только всю физиологию выучить, но ещё и микру. За неделю всё выучить, потому что экзамены нам поставили через два дня.

Освежить же в памяти все полторы тысячи страниц двух методичек было нереально.

Именные методы с чем в какой цвет окрашивается, питательные среды, коих перевалило за сотню и тоже именные, несчастную классификацию антибиотиков по механизму действия и ещё более несчастную ПЦР, над которой я скорее сдохну, чем пойму подробно даже сейчас.