Номах. Искры большого пожара - стр. 11
– Смотри, уголь выпал! – сказал Щусь в момент одного из пробуждений и кивнул на дымящийся ковёр.
– Так и сгореть могли бы, – сонно произнесла Вика, обнимая своего любовника.
Щусь ударил пяткой и загасил уголёк. Тот огрызнулся едким дымком и погас раздавленный.
Щусь отёр пятку о ковёр.
– Больно? – спросила Вика, моргая слипающимися глазами.
– Когда пуля под лопатку прилетела, чуток больнее было, – отшутился он.
Она поцеловала его в висок и снова провалилась в сон.
Яркое утреннее небо заполнило окно. В дверь крепко постучали.
– Что надо? – хрипато спросил Щусь, поднимая всклокоченную голову.
– Викторию Евгеньевну треба, – раздался голос с той стороны.
– На кой ляд?
Нога Щуся двинулась по гладким бёдрам Вики, коснулась твёрдого всхолмия.
Вика тронула мягкой рукой его колено.
– Спать ужасно хочется, – прошептала.
– Батька требует, – крикнули из-за двери.
– Иди, – приказал Федос вестовому. – Скажи, через полчаса будет. Мы ещё чуток побалуемся, – прошептал он Вике.
Глаза её, подёрнутые дымкой дремоты, прояснились.
– Надо идти.
Она выскользнула из-под Щуся. Села, собрала распущенные волосы, потрепала по шее всё так же лежащего рядом коня.
– Подожди, – крикнула посыльному. – Через пять минут выйду.
Она принялась одеваться, собирая раскиданную по спальне одежду. Оглянулась на висящее на стене зеркало, расчесалась, спрятала за ухо непослушный локон.
Щусь с тоской посмотрел, на её приготовления к выходу.
– Вика, истинный бог, отвернёшь на сторону убью, – неожиданно сказал он.
Та застегнула последнюю пуговицу на куртке, оправила пояс, кобуру подаренного Щусём маузера.
– Федя, милый, не грози мне, пожалуйста. Никогда. Я тебе описать не могу, что со мной происходит, когда мне грозят.
Быстро наклонилась, поцеловала Федоса в губы.
– Вечером найдёмся?
– Конечно.
– Обожаю тебя, – шепнула и с тем вышла.
Щусь открыл окно. Ветер нёс запахи цветения и молодого утреннего зноя.
– Пойдём, Братка, в поле, а? Пойдём?
Он принялся одеваться, не переставая разговаривать с жеребцом.
– Ты ж боевой конь, тебе разлёживаться не резон. Давай, вставай. Аккуратно, потихоньку… Федос медленно провёл Братку через коридоры дворца. Попавшиеся навстречу номаховцы в изумлении качали головами, но относились, в целом, с пониманием. К фокусам Федоса все были привычны.
– А чего ещё от него ждать? – перемигивались. – Бешенный…
Гранитные ступени на выходе, ещё хранящие следы утренней росы, отозвались звонким чоканием. На старинных камнях оставались матовые зарубки.
Соловьёв. Начало
Не хотел ехать Соловьёв с этим, трижды будь оно неладно, поручением. Словно сразу понял, что не выйдет из этого ничего хорошего. Но ехать было надо, ничего не поделаешь.
– Езжай, Соловей, в Зарницу, – сказал ему Каретников. – Там Тарновский со своими хлопцами стоит. Пакет отдашь Тарновскому лично в руки. Всё ясно?
– Так это ж вёрст двадцать.
– Вроде того.
Соловьёв скривился, посмотрел в сторону.
– Чего рожа кислая, будто комара проглотил?
– Рожа как рожа… Мать таким родила, – ответил Соловьёв, известный своим недружелюбным и шершавым, как валенок, нравом.
– Да ты скажи, в чём дело-то, не капризничай. На ужин не успеть боишься?
– К ужину я так и так опоздаю.
– Чего тогда?
– Вечером Пётр Андреич доклад читать будет.
– Ты что ж, любишь его послушать?
– Ни разу не пропустил пока.