Ночной шум - стр. 19
Оченёв беззвучно ретировался в коридор. Но Людмила успела заметить его тень на стене.
Спрятавшись за колонну, он выждал пока Гюйс уйдёт и вернулся в номер.
Людмила ничего не стала скрывать. Она призналась, что между ними до ранения был скоротечный роман.
– Но этот поцелуй – прощальный! – заключила Людмила в утешение.
– Вполне можно было обойтись рукопожатием!
– Не будь собственником. Так лучше, легче жить.
– Ну и живите! А мне жить так надоело.
– Почему?!
– Я сыт этой жизнью по горло. Вокруг одно и то же, ложь, лицемерие, нигилизм…
– А зачем воюешь с застройщиками? Значит, во что-то веришь?
Он вздохнул. Как объяснить, что просто наступили на горло, дышать не дают. Когда у тебя прямо под носом тридцатиэтажный монстр, надо шевелиться, отстоять своё право на комфорт, добиться справедливости.
– Но вы же всё равно не верите в такие идеи, товарищ капитан, это же очередная игрушка…
– Придётся поиграть, – решительно взяла она его под руку, – а то жить расхочется.
– Вы всё равно не верите ни во что! Один секс на уме…
Она влепила ему пощёчину.
Он стремительно вышел. Через минуту вернулся, взял её за плечи.
– Извини…
– К жёнам и мужьям не ревнуют!
– Настроение – хоть увольняйся.
– Уволишься – вообще упадёт.
– Ненавижу нуворишей, и помогаю разыскивать их убийц!
– Отстань, и так тошно! – отозвалась Людмила, но вырываться не стала.
– Что ж мне делать?
– Иди, проветрись.
Он без цели прогуливался вдоль реки, потом ноги сами привели его в дендропарк. Там на удивление легко дышалось среди редких пород хвойных деревьев. Вокруг чуть ли не дореволюционное здание, жёлто-красная листва на пожухлой траве, небо, не загороженное домами, настраивали на сладкий ностальгический лад. Словно вернулось время, когда люди жили, не заботясь о набивании сумы, не теснили друг друга с земли и не знали слово «конкуренция». Они просто работали, дружили, любили, воспитывали детей, а говорить о карьере – было всё равно, что материться на советском телевидении. Оченёву страстно захотелось вернуться в ту эпоху, хотя бы в мечтах.
Но рядом уже рыли котлован под очередной фундамент многоэтажки. Наступление на свежий воздух, чистые помыслы и спокойную жизнь в Щупкино велось по всем фронтам.
Возле клумбы с кучей песка замаячила знакомая гигантская фигура. Он держал в руках чёрную шкурку какого-то животного, которая переливалась искрой или проседью на осеннем солнце.
– В охотники подался? – поинтересовался Роман, поздоровавшись.
– Вот такие шубы носят миллиардеры и монархи, – ответил Алексей. – Чёрный соболь. Его здесь разводят.
Роман пригляделся. В руках тот держал мёртвого зверька. Гигант жестом позвал за собой.
Они двинулись по аллее, пересекли поле, огороженное жестяным забором. Приблизились к лесу. По дороге Попович рассказал, что директор зверосовхоза, где вывели уникального соболя, по-крупному проворовался. Провернул афёру, вывез куда-то самый ценный мех, продал племенной завод за копейки и разорил хозяйство на полмиллиарда рублей. Мошенника нашли и, учитывая, что тот вернул дырокол и прогнившие деревянные клетки, дали шесть лет условно.
– Это Щупкинский суд, о котором я уже говорил, – заключил гигант и бережно убрал в целлофановый пакет серебристую тушку соболя.
Они вступили на территорию хозяйства, по которому вдоль дороги тянулись два ряда клеток. Практически у всех были пустые миски. Зверьки тревожно сновали по клетке, прячась в маленькие домики, и снова высовывая мордочки.