Ночь Сварога. Княжич - стр. 21
– Ну? – каган нетерпеливо одернул старика.
Тот сощурил глаз, посмотрел на Игоря и, сграбастав усищи в кулак, забросил их за плечо.
– Вижу, – обрадовался каган, – придумал ты что-то. Ведь придумал же?
– А знаешь что, конунг? – старик забросил на плечо свой топор. – Я думаю, что пришла пора горшки цареградские в дело пустить.
– Да ты что? – отмахнулся Игорь. – Их же всего четыре штуки осталось.
– Вот два здесь и потратим. А два для Коростеня оставим.
– Жалко, – сказал каган.
– Жалко у пчелки в заднице, – зло посмотрел Асмуд на Игоря, но, словно спохватившись, отвел глаза.
– Вели своим дикарям, – кивнул он на становище войска полянского, – чтоб нашли в лесу три елки поравнее, и дубок покрепче. Будем приспособу мастерить.
Весь остаток дня и, почитай, половину ночи в полянском становище стучали топоры.
– Что-то затевают Перуновы пащенки, – сказал малинский посадник, вглядываясь с башни в огни на правом берегу Ирши.
Не знал он, да и знать не мог, что все это время поляне готовили ему, и всем оказавшимся под его защитой Даждьбоговым людям страшный подарок.
Войско полянское разбилось на ватаги, и у каждой было свое дело. Одни мастерили крепкие колеса, другие прорубали дорогу к круче, с которой утром наблюдали за Малином-градом Игорь со своим воеводой, третьи…
Жарко пылали костры в стане захватчиков. Светили ратникам, ставшим на время плотниками, чтоб ненароком не ошиблись, да не оттесали лишнего. А те старательно обтесывали дубовое бревно. На брус его сводили.
Под водительством Асмуда, воины ладили приспособу.
– Эй-эй, – прикрикнул на плотника старый варяг, – не егози! Уже лишку снимать начал!
Он подошел поближе к работникам и принялся пальцами замерять размеры бруса.
Работник напрягся. Знал, что у ярла нрав крут. Чуть что не так – берегись. Но ярл остался доволен работой. И ратник вздохнул спокойно.
– Эй!.. – снова кричит варяг и спешит к другой ватаге.
Те тоже стараются во всю. Шкурят сосновые стволы. Да, видно, что-то у них не сладилось. Ругается ярл:
– Сучки-то лучше снимайте! Чтоб ствол гладким, как лед был!
Стараются ратники. Пот с них градом. Глаза щиплет, а на губах соль.
А старый варяг уже третью ватагу мучает:
– Крепче вервье крутите, чтоб не распускались, чтоб не порвались от натяга!
И вьют ратники канаты. Конский волос с пенькой перевивают. Веревки, что у каждого с собой припасены, в общее дело пускают.
Уже за полночь перевалило, когда Асмуд велел приспособу собирать.
К тяжелой деревянной станине прикрепили шесть колес. Потом стоймя вогнали в торец станины дубовую раму. К ней вервье привязали и по просеке на берег Ирши потянули.
Тащат. Упираются. Ругаются, когда колеса меж древесных корней стрянут. Но тянуть не бросают. Попробуй брось, когда сам Асмуд на станине сидит, да на воинов покрикивает:
– Давай веселей!
Вот и веселятся все. Только от веселья этого как бы пупки не развязались.
А вслед за тягунами Асмудовы варяги брус дубовый несут. Да еще три ствола сосновых. Отполированных. Отглаженных так, что хоть смотрись в них.
Со стороны поглядеть – словно мураши в муравейник соломины тянут. Соломины большие. Тяжелые. А мурашам все нипочем. Будто без соломин тех муравейник развалится.
Только кому со стороны-то смотреть? Сквозь темень ночную, да лесную чащу.
Но дотащили они колымагу до места. Перун им помог или крепкое воеводино словцо? Теперь уж не важно. Главное, что на место станину доставили.