Ночь посреди мира - стр. 26
Роман покопался в воспоминаниях, но всплывали какие-то разрозненные куски, видимо, впечатлившие его сильнее прочего, – вроде грядущего конца света и того, что начаться он должен был почему-то с Северо-Американских Штатов, а затем перекинуться на Японию. Япония-то чем тебе не угодила, мысленно спросил он мрачного мужика на портрете, но мужик смотрел так, словно угодить ему можно было, только предварительно померев. Свести бы его с маменькой и посмотреть на войну миров!
К счастью, его собеседника теоретическая подкованность Романа не волновала:
– С Аглаей Ильиничной приехали?
– Да, – Аглая, как назло, не возвращалась.
– Видели уже наши достопримечательности? – подмигнул ему мужичок, снова показывая зубы в улыбке. – Могу показать.
Истолковав по-своему отсутствие яркого интереса, поспешил уточнить:
– Мне все равно француза вести с корейцем, не затруднюсь!
Роман для себя уже понял, что в поселении смотреть не на что, но сообразил, что выделяться не стоит, и дал себя вывести в компании с бородачом и маленьким щуплым азиатом, укутанным шарфом по самый нос.
Они навернули километров по поселению, дома в котором мало отличались друг от друга. Прошли мимо местного аналога школы, дома лекаря, мастерских, в основном пристроенных сбоку с обычным избам; зашли в теплицу-оранжерею, где Роман на всякий случай поискал взглядом какие-нибудь дурманящие травы или редкие орхидеи, но тщетно; дошли до берега реки и потопали по нему до маленького круглого здания, оказавшегося чем-то вроде часовни – назначение её Савелий Иванович объяснял очень затейливо, прыгая между восхищенными пассажами об отце Угриме, который «принял веру истинную в тёмный час и пронес сквозь тьму», рассказами о строительстве («каждый руку приложил, никто в стороне не остался») и горестно-завывающими упоминаниями о пророке. О том, понимают ли его иностранцы, Савелий заботился мало, предпочитая обращаться к Роману и переводя время от времени ключевые слова – в основном имена отцов. Иностранцы, впрочем, были впечатлены и благоговейно рассматривали всё, на что указывал Савелий: Роману пришла в голову мысль ткнуть пальцем с одухотворенным видом в забор или бревно и посмотреть, как они восхитятся, но, как назло, ничего рядом подходящего не было.
– Я думал, сюда посторонним вход заказан, – без обиняков сказал он Савелию, когда на очередном пункте их экскурсии иностранцы стали таращиться на свод правил «Истинно верного Учению, Роду своему, Земле и Вере своей душой преданного», приколоченный к стене дома. Справа и слева свод был разрисован цветочками вроде тех, которые висели в гостевом тереме, разве что бусы к ним не полагались.
– Сюда? – Савелий ткнул пальцем в дом. – Ну дык, там старосты живут, решения принимают. Зачем тебе туда?
– Не-не, – поправился Роман, – в общину. Выходит, сюда вот так может иностранец приехать и всё посмотреть?
– Э не, – отмахнулся Савелий. – Просто так никто сюда не приезжает, только люди надёжные и к надёжным. А иностранцы – те жить едут, да-да, – он заметил удивление Романа, – у нас тут хватает людей разных, приезжают, строятся и живут со всеми. Вера наша сильная и праведная, чувствуют это и тянутся, а язык учится, дело нехитрое. С чего, думаешь, я так балакаю? То-то.
Роман подумал о книге, но спрашивать не рискнул. Спросил другое: