Ночь посреди мира - стр. 19
Формально Михаил Васильевич был старше его всего года на два, однако – то формально! По сути же Вениамин Борисович вечно чувствовал себя нашкодившим студиозусом, а то и гимназистом, входя к тому в кабинет. Сама манера держаться с людьми господина Веселовского заставляла окружающих быстро и безболезненно понимать свое подчиненное положение и мнение своё держать при себе, особенно в случае каких-либо противоречий. А противоречия и сам Вениамин Борисович не любил, даже противоречия малые повергали его в совершенно расстроенное состояние, что уж говорить о противоречиях с кем-то вроде Михаила Васильевича.
– Здравствуйте, здравствуйте, голубчик, садитесь, – и Михаил Васильевич любезно указал на кресло. Ростом он был среднего, а полноты – большей, чем полтора Янтарского, однако всё это, включая три подбородка и неестественно маленькие на широком лице очки, казалось, лишь придавало ему убедительности.
Янтарский сел. Нашкодивший школьник, как есть, который зачем-то пытается вести себя на равных с гремучей змеёй.
– Новости-то слышали? – светски продолжил Веселовский, поглядывая на собеседника искоса.
– Смотря какие, – уклончиво ответил Янтарский, пытаясь сообразить, о чём ему положено было слышать.
– Как же, как же! – всплеснул руками Веселовский. Глаза в очках так же немигающе косились. – Дальний Восток!
– Японцы? – наобум предположил Вениамин Борисович, который внешней политикой интересовался исключительно для подобных бесед. Походу, попал:
– Конечно! И Китай – измена, измена как она есть!
Про Китай, к счастью, как раз было в «телеграфе».
– Говорят, Пекин не допустит, – с большей уверенностью сказал Янтарский, припоминая содержание статьи. – Министр сделал заявление…
– Ну что вы, право дело, словно вчера родились, – снисходительно глянул на него Веселовский. – Министр…
И дальше Янтарскому выпала честь выслушать кусок лекции о внешнеполитических делах на Дальнем Востоке и на Востоке вообще, а заодно узнать о том, что таким молодым вообще в министерстве иностранных дел не место, и икра из-за этого только дорожает, потому очевидно, что это заговор.
Вениамин Борисович к моменту с икрой поймал себя на том, что уже заинтригован. Ясно было, что рано или поздно Веселовский вырулит на путь праведный и скажет, наконец, ради чего вызвал, но пока пути были более чем окольными. Возможно, Веселовскому нравилось, что можно вот так вот высказаться знакомому человеку, почти родственнику, но Янтарский допускал, что тот просто пытается вызвать его раздражение, растрачивая время попусту. Однако торопиться было некуда, а опыт выслушивания бессмысленных речей в собственном доме Вениамина Борисовича закалил.
– … и рыбные мануфактуры страдают, понимаете?
– Понимаю, – согласился Янтарский.
– Я рад, что мы с вами сходимся по этому вопросу, – вальяжно кивнул Веселовский и покрутил в воздухе Паркером. – Жаль только, что государство не склонно прислушиваться к тем, кто действительно понимает в происходящем.
«К счастью для всех нас», – подумал Янтарский. Вслух сказал:
– Марья Петровна передавала нижайший привет.
Это была ложь, но она, наконец, вывела Веселовского из дебрей спасения родины. Он поправил очки:
– Да-да, и Марье Петровне доброго здравия. Но боюсь, новые известия о её прошении могут вашу супругу несколько огорчить.