Ночь масок и ножей - стр. 7
Меня удивило, что он не притащился на своих пьяных ногах в конюшню, требуя, чтобы я прислуживала его однокашникам, которых он приволок сюда из высшей академии по ту сторону Воя.
Эти приятели постоянно пытались заглянуть мне под тунику. При последней попытке я разбила губу одному купеческому сынку, и меня изгнали из дома на две недели. Если они не распускали руки, то донимали меня вопросами, пытаясь установить, альверка я или нет. Мне еще предстояло узнать, что случится, если они обнаружат, что вообще все в Доме Штромов – альверы.
Даже их собутыльник.
Я захлопнула люк и заперла его. Один лишь вид Барда заставлял меня еще сильнее скучать по второму брату, Хагену. По правде сказать, я немного разозлилась, когда Хаген уехал и угодил за решетку. Я не знала причины ареста, но злилась тем больше, чем дольше его не было.
С тяжелым вздохом я плюхнулась на спину и уставилась в потолок. Чертово жжение никак не уходило из глаз.
По соломе в стойлах внизу прошаркали сапоги. Медленными движениями я подползла к краю сеновала и выглянула туда.
Мои губы тронула улыбка:
– Элоф. Опять ведешь ночной образ жизни?
Загадочный конюший поднял на меня свои ярко-синие глаза. Синие – неточное слово. Из этих глаз лучами били все цвета моря. Насыщенная зелень. Золото солнца. Ярчайшая синева. А еще под всеми этими оттенками была темная тень. Словно глубокая морская пещера.
Элоф почти улыбнулся. Еле уловимое движение в уголке его рта подсказало, что он хотел это сделать, но решил, что лучше не стоит.
– Как и всегда, дэнниск.
Повернувшись к стойлу, он погладил одну из кобыл, а затем положил несколько пучков сена в кормушку. Возможно, мне должно было быть стыдно оттого, как жарко становилось в груди при виде того, как работают его подтянутые, гладкие мускулы.
Но у меня в жизни было так мало радостей, что я не могла заставить себя этого стыдиться.
Он был странным работником: трудился лишь время от времени и часто приходил уже после захода солнца. Я не знала, как он уговорил моего отчима на такой график.
Если что и можно было сказать о Йенсе Штроме – он не использовал крепостных. Многие аристократы это делали, но Йенс платил своей прислуге. Здесь они были свободны.
Когда Элоф только появился, при первом же взгляде на него я лишилась дара речи.
Не потому что он был поразительно красив, а скорее потому, что его лицо было точно вырвано из моего воображения.
Лицо одного из многих чужестранных принцев, что я создала в сказках, которыми делилась с Кейзом, когда мы были маленькими. Принц Фелл. Принц с яркими глазами и худощавым телом, из-за которого враги часто его недооценивали.
Ах, но принц Фелл был умен. Ему вновь и вновь удавалось перехитрить своих врагов, пока в конце своей истории Фелл не возглавил королевство и не спас прекрасную деву, томившуюся в темном мире.
У Элофа были яркие глаза, но более дикий вид, чем у принца Фелла. Его темные волосы были обвязаны бечевкой и собраны в пучок воина, а на подбородке клочками росла неровная бородка, которая, казалось, менялась всякий раз, как я его видела. И все равно: под этой грубой внешностью был Фелл.
Я бы узнала принца из своих фантазий где угодно. Еще девочкой я вылепила его лицо по образцу мальчика, который спал рядом со мной на сеновале. Другие глаза, но, если бы я наделила принца Фелла глазами золотыми, как рассвет, Кейз бы понял, кто вдохновил меня на сказку.