Нить неизбежности - стр. 23
Всё! Значит, единственное условие – не поднимать шума, чтобы отец-настоятель пребывал в счастливом заблуждении, будто вся братия вверенного ему культового учреждения смотрит ангелов во сне. Может быть, стоит только открыть дверь, как на сближение с переносицей стремительно пойдёт твердокаменная монашеская пятка…
Он задул свечу, лёг на пол, распахнул дверь и прислушался. В коридоре было тихо, если не считать сопения, и сдержанного храпа, доносившегося из соседних келий, и треска кузнечиков с улицы. Но неизвестно какое по счёту чувство, которое сумело-таки своевременно пробудиться, подсказывало, что противника в радиусе сотни метров нет. Может, и впрямь на башне поджидает, чтобы было откуда падать? Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. А кто не спрятался – хуже будет. Только вот какая из трёх башен целее остальных? Может, внутри там степень разрушения и разная, а снаружи они выглядят совершенно одинаковыми. Хотя нет… Помнится, если на них смотреть со стороны проезжей части, то в двух из них проломы как раз, чтобы на паровозе заехать. Но отсюда всё равно не видно… Хотя можно обшарить их все, одну за другой, – до рассвета времени достаточно.
Стремительная бесшумная тень промелькнула в полосе лунного света и скрылась за часовней, но через мгновение оттуда донёсся звук хлопающих крыльев – какая-то ворона решила размяться перед сном. Играть в прятки-догонялки сразу как-то наскучило, и Онисим, уже не таясь, двинулся через двор наискосок, стараясь всем своим видом показать, что не обращает внимания ни на заросли колючего кустарника, за которыми находится огуречная плантация, ни на густые тени от нескольких кипарисов, которые могли бы служить укрытием для притаившегося врага. Нет, внезапного нападения не получится – не прилетит же брат Ипат по воздуху, не вылезет из-под земли… Шаги всегда можно различить, даже среди треска кузнечиков.
Оказалось, что лестница, ведущая вверх, сохранилась только у одной из башен, а значит, её и следовало считать той самой наиболее целой, на которую и надлежало взбираться. Подъём занял не меньше четверти часа. Он замирал после каждого шага, но и теперь никаких подозрительных звуков ниоткуда не доносилось. И вдруг внутри распрямилась пружина – ещё не уяснив разумом, что произошло, Онисим одним прыжком преодолел три последних ступени, которых почти не было, приземлился на кувырок и резко поднялся, прижавшись спиной к булыжному парапету. Мгновение назад та самая пятка, которой он желал скорейшего вывиха, просвистела в вершке от его щеки, и, казалось, поднятый ею ветер ещё не стих. Но теперь рядом снова никого не было – не было слышно ни шорохов, ни дыхания.
Монах будто вылупился из сгустка темноты, которая растекалась по каменному полу вокруг лестничного лаза. Первая его атака была явно рассчитана на успех, полный и безоговорочный, и сразу же развеяла всякие иллюзии о том, что брат Ипат решил просто размяться и восстановить форму. Онисим даже не сразу понял, что заставило его упасть на каменный пол и резво откатиться в сторону. Когда он вскочил на ноги, смиренный инок, прикусив губу, одним глазом рассматривал кулак с разбитыми костяшками, а другим отслеживал перемещения противника. Если бы голова осталась там, куда этот кулак ударил, то челюсть наверняка была бы сломана, а в затылке могла образоваться вмятина недели на две постельного режима.