Никуда не денешься! - стр. 14
Утром смотрела на Пашу влюбленным взглядом, Паша, в ответ, игнорировал. К обеду пришла его девушка. Этот упырь заявил, что мы теперь родственники и половодье чувств с моей стороны нужно заткнуть. Потом они вдвоем уехали со стройотрядом и гитарой на заработки. На все лето. Я была раздавлена.
Дома остался Сема. Он продолжал заниматься самбо, был не глуп и достаточно остроумен. Ну и собственно, очень похож с братом. Созрел коварный план. Мыслила я следующим образом. Пашка пока не знает, что я самая красивая и умная. Это пока не очевидно, само собой, но, к концу лета я стану такой, чтоб у него от взгляда на меня колени сами собой дрожать начинали.
Испытывать свои изменения буду на Семе. О чем, собственно, ему и сообщила. Сему перекосило, он заявил, что безответная страсть в исполнении старых солдат, не знающих слов любви, — это совсем кранты и он боится погибнуть под обстрелом. Я в ответ пообещала, если он не согласится, заколоть его в зад вилкой. Семен мрачно осмотрел меня с ног до головы и выдал: «Пофиг. Пляшем». В общем, я так поняла, мы пришли к консенсусу.
5. Красивишность
Когда девушка вдруг начинает думать, что она некрасива, это практически стихийное бедствие. В процесс самосовершенствования я влипла, как муха в банку с медом, и, влипнутая, тихо попискивала от восторга. На все доводы мамы о том, что мне это не нужно, притворялась глухонемой и почти мертвой. Мама психовала, хлопала дверью, взывала к отчиму, как к эксперту, но свернуть меня с выбранного пути не могла.
Первым делом, как любая нормальная девушка, я села на диету. Диета проходила особо зверским способом — нужно было выпивать ежедневно почти по целой трехлитровой банке какого-то мутного пойла, состоящего из свежих огурцов, алоэ, растущего в избытке на окнах, и еще какой-то неведомой страшной субстанции плавающей в банке и называемой «гриб». В домашнем холодильнике стояли по две-три банки с этим эликсиром жизни, причем на лучших местах, ибо на худшие не помещались, и мама, пропихивая между волшебными напитками готовые для завтрака, обеда и ужина блюда, начала роптать. Я территориальными претензиями пренебрегала, и лишь когда в какой-нибудь банке заводилась плесень, воровато выливала в унитаз зародившуюся в банке жизнь.
Понятно, что на одном похудении я остановиться не могла. Долго, нудно, во всех подробностях допрашивала женскую часть нашей семьи, какие маски для лица они предпочитают, и какой салон красоты доступен мне по бюджету, ну и к каким процедурам мне открыт доступ. Понятно же, денег у меня нет, поэтому к мысли о необходимости выделить бюджет пришлось подводить. Если раньше от моих поползновений шарахался только Сема, дегустатором «волшебного» напитка стройности был он, благодаря чему несколько раз был выведен из строя из-за несварения желудка, то теперь и женщины начали избегать безутешную Джульетту, то бишь меня. Придут, бывало, уточнить, «до коле», а я останавливаю их вопросом: «А ты где чистку лица делаешь?» или «А маска для волос из слез единорога хороша?».
Больше всего, конечно, страдал Сема. Однажды он чуть не убился об стену, увидев, как я задумчиво стою в прихожей и рассматриваю в зеркале свои свеженарисованные хной в парикмахерской брови. Вот реально, ходила девушка с обычными, ничем не примечательными человеческими бровями, и вдруг заказала себе в салоне тщательно прокрашенное оволосение то ли по договоренности с армянской общиной, то ли с какой другой диаспорой – «Э, дэвушка, замуж хочешь?». Причем, с долговременным эффектом. Видимо, статьи в «Крестьянке» не прошли мимо моего, заточенного на получение результата любой ценой, мозга и реклама нашла своего потребителя, лозунги были поняты буквально - «брови — лицо вашего лица». Эффект, конечно, был потрясающий, и потряс он не только Сему, который даже побоялся поздороваться, но и всех остальных. В бровях отразилось все отчаяние и страсть девичей души, томящейся без благосклонности Пашки. Короче, наступила в моей жизни черная полоса. Даже две полосы — по одной над каждым глазом.