Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества - стр. 33
Мамаша за это время стала как бы прозрачная и все плачет <…>. Даже и мне, хотя, как Ты знаешь, мы с отцом не много-то понимали друг друга, но и то делается жутко».[94]
Как следует далее из письма, после консультации врачи решили поместить Константина Федоровича на лечение в частную клинику. У Николая ныло сердце: он предчувствовал недоброе. «У меня щемит сердце, чую скверное», – писал он в том же письме невесте.
Вскоре молодой человек навестил отца в клинике. Константин Федорович чувствовал себя вроде бы неплохо, но Николай не мог подавить в себе чувства тоски. «Отец чувствует себя хорошо. Вчера я навестил его; редко я чувствовал себя в таком скверном положении, особенно было скверно, когда он собрался провожать меня до станции, – ибо из больницы ему выходить, конечно, не разрешено»,[95] – писал художник Елене Ивановне.
Плохие предчувствия не обманули Николая: его отцу не суждено было выйти из клиники. Он умер ночью, во сне.
Елена Ивановна, как могла, поддерживала молодого художника своими письмами в эту тяжелую для него пору.
После смерти Константина Федоровича его нотариальная контора была ликвидирована, наследство разделено между всеми членами семьи. Мечта Константина Федоровича так и не сбылась: ни один из его трех сыновей не захотел унаследовать его профессию вместе с принадлежавшей ему нотариальной конторой. Один брат Николая, Владимир, с юности интересовался сельским хозяйством; он стал агробиологом, занимался исследовательской и преподавательской работой. Самый младший в семье Рерихов, Борис, стал архитектором и художником и тоже преподавал.
Свою часть отцовского наследства Николай решил потратить на поездку за границу на учебу – он уже давно мечтал поработать в мастерской какого-нибудь известного европейского преподавателя живописи. В сентябре 1900 года Рерих уехал в Париж, где открылась Всемирная выставка с огромным художественным отделом, и после выставки остался там на год для работы в мастерской Кормона.
В Париже
Настроение молодого художника в момент отъезда из Петербурга за границу было тяжелым: недавние похороны отца, скорбь и печаль матери оставили незаживающую рану в душе, а помимо этого, тяжким грузом лежала на сердце неопределенность в отношениях с Еленой Ивановной. Николай прекрасно понимал, что, несмотря на внешнюю любезность Екатерины Васильевны по отношению к нему, она не хотела видеть его мужем своей дочери. Насколько сложные чувства в тот момент владели душой молодого человека, видно из письма, написанного им Елене Ивановне прямо из поезда: «Милая моя Лада, итак, я еду. Не многим пожелаю я такого состояния, каково мое теперь. Что-то сломалось, не я – наоборот, я после вчерашнего конца разговора нашего, я стал даже цельнее, но сломалось что-то вокруг меня; я чувствую, что я что-то порвал, вырвался из какого-то заколдованного круга.
И все же, мое самое хорошее осталось невредимо, осталось, чтобы расти и крепнуть. Я верю в Тебя, моя хорошая, и, быть может, все к хорошему.
Знаешь, у Тебя большая душа и глубокая. Когда ехал на вокзал, вдруг нестерпимо захотелось мне заехать к Тебе и еще раз, хоть минутку посмотреть [зачеркнуто] и разок поцеловать Тебя, мою славную. <…>
А вдруг Ты забудешь меня? А вдруг Тебя развлекут? А вдруг Ты заболеешь. Такие вопросы мучают меня – нет, нет, да и подымутся, нет, нет, да и засосут. Напиши, милая, успокой меня».