Николай Ежов и советские спецслужбы - стр. 6
В архиве Ежова сохранилась запись воспоминаний витебского большевика Арвида Яковлевича Дризула, сделанная Минцем 28 сентября 1936 года. В тот момент Ежов был только-только назначен наркомом внутренних дел, об этом ещё даже не успели объявить в газетах (но Минц уже знал и решил подсуетиться). В стране пока не было культа Ежова, так что мемуарист был относительно объективен в своих свидетельствах, хотя, конечно, понимал, что будущий академик хочет слышать о председателе Комиссии партийного контроля только хорошее. Дризул знал Ежова по Витебску, и вот что он рассказал: «Я жил в Витебске с 1915 года, работал в 5-х артиллерийских мастерских. Был мобилизован (в неправленной стенограмме было: «как неблагонадёжный». – Б.С.), отправлен в городок и из городка в 5-е артиллерийские мастерские в конце 1915 года. Я не помню, Николай Иванович приехал раньше меня, или позже. В это время в мастерских было до 1000 человек высококвалифицированных рабочих. Одним из самых крупных цехов был слесарно-сборочный цех. Там работал юркий, живой парень – Коля (Н.И. Ежов), всеми любимый, острый в беседах с остальными мастеровыми. Я работал в колёсном цехе.
Во главе мастерских стоял Грамматчиков – полковник. Не он в этих мастерских был самым злейшим человеком. Там была такая собака поручик Турбин (однофамилец главных героев пьесы Михаила Булгакова. – Б.С.). Не помню фамилии одного капитана – ох был гад! Весь этот режим Николаевский так и давил, и под давлением этого режима уже к зиме 1916 года у нас в Витебске были интересные события…
Николай Иванович не только с момента Февральской революции, но и ещё до Февральской революции был такой живой, острый и не лишённый такой специфичности. Вот есть такие самородки, которые стоят всегда во главе. Вот беседа какая-нибудь на заводе бывает, он уже во главе. Мы сейчас это называем оперативностью… Живой, юркий такой. Мы иногда смотрим: чёрт его знает, через ноги он, что ли, проскочил, он уже впереди. Он тогда ещё выступать не мог, скажет какое-нибудь слово, но с душой и со всей энергией. Думаешь, что у него всё горит, вот-вот разорвётся, но в то же время последовательно.
Если мне память не изменяет, то в то время как мы все большевики занялись организацией власти, он с места как-то сразу ушёл в Красную гвардию. Он один из основоположников Красной гвардии. Он всё – «даёшь!» Маленького роста, обвешанный патронами, лентами, так и ходил. Одним из очагов Красной гвардии были наши мастерские. Я помню, когда стали в солдатском комитете работать, работали в юридической секции совдепа, как-то получилось, что всё внимание обращено было на организацию власти, а он Красной гвардией занимался и был душой. Сама жизнь его выперла. Если он до Февраля не числился ещё большевиком, так это была только формальная сторона, а по существу он был большевиком до Февральской революции. Он по характеру такой был. Он сам обучал красногвардейцев, был их душой».
После Октябрьской революции красногвардейцы, по словам Дризула, задержали на станции Витебск эшелоны с войсками, которые Керенский пытался двинуть на Петроград. При этом он, правда, Ежова прямо не упоминает. Зато Дризул ещё раз повторяет, что и после победы большевиков Николай Иванович выдающимся оратором так и не стал: «Ежов мало выступал. Он два-три слова скажет… Он был кропотливым оратором, эта его черта до последнего дня осталась… Он не любил выступать».