Никогда не кончится июнь - стр. 15
Шеф-повар категорически не разрешил мне мыть посуду.
– Я сам помою, а ты посиди, – заявил он.
Я согласилась, окидывая взглядом узкий подоконник.
– Интересно, а где у него губки с железками?.. – тихо, словно самому себе, задал вопрос парень.
– В столе, на средней полке, – быстро сказала я.
Степа повернулся и странно взглянул на меня. Потом медленно вытащил губку из глубины полки, на которую я указала.
Возникла напряженная тишина.
И мне почему-то тоже стало не по себе.
Чувствуя легкий приступ удушья, я перевела взгляд на окно и снова увидела стоящий в углу, за горшком с алоэ, эфедрин.
Сама не зная почему, я обратила на него долгий и пристальный взгляд.
И вдруг под побеленным потолком пролетела темная бабочка.
Она слегка покружилась вокруг маленькой люстры и вылетела в открытую форточку.
И в тот же миг где-то высоко прозвучал, отдаляясь, тихий-тихий голос.
Я успела поймать окончание улетающей на шумную улицу фразы.
«…Болею я, Дарьюшка. Сегодня ты пришла в последний раз…»
Я невольно вцепилась в стул.
Из памяти восстали эти слова, будто я совсем недавно их слышала – точь-в-точь в таком порядке…
– Ты что, бывала у него, что ли? – подозрительно спросил Степан и, не услышав ответа, повернулся, и я увидела, как расширяются его глаза.
– Ты что такая белая?! Может, лекарства какого-нибудь накапать?
И он кинулся к эфедрину.
– Это не подойдет?..
– Нет! – взвизгнула я не своим голосом.
– Тут еще валерьянка есть… – деловито сказал парень, перебирая пузырьки.
Я вскочила.
– Мне ничего не надо… – И голос резко сорвался, будто рухнул с обрыва.
– Ладно, ладно, – махнул рукой племянник, – как хочешь… Тогда на вот, водички попей.
«Бабочки… – подумала я. – Бабочки приносят голос Бориса Тимофеевича…»
И почувствовала, что схожу с ума.
– А ты что, действительно умеешь играть на гитаре? – неожиданно спросил Степа, держа у моего рта стакан с теплой водой.
Я медленно, по глотку, выпила всю воду, прежде чем ответить:
– Ну да, я музыкальное училище заканчиваю по классу гитары.
И почему-то никак не могу закончить…
– Ниче себе! – Степа отбросил со лба челку и восхищенно посмотрел на меня. Я увидела россыпь веснушек на его круглом лице. – А может, тогда правда поиграешь те дядь Борины ноты? Давай, тащи гитару!
Парень заметно воодушевился, предвкушая вечер классической музыки.
Но настроение у меня резко упало, надо мной все еще витал обрывок улетевшего голоса, опускаясь на дно памяти тяжелым осадком, и я почувствовала, что все больше запутываюсь в какой-то невидимой паутине.
А тут еще эти ноты, которые сами собой пишутся по ночам, как какой-то чертов «Реквием»…
– Не буду я их играть, – грубо сказала я, ставя на стол пустой стакан. И твердо добавила: – Ни за что!
Степа помолчал, потом убрал стакан на полку и расстроенно промолвил:
– Ну ладно…
Незаметно на город опустился теплый летний вечер, и неумолимое приближение ночи почему-то вызвало болезненную, щемящую тоску.
Видя, как сгущается за окном темнота, я внезапно испытала острый прилив отчаянья и, сама того не осознавая, вдруг вцепилась в Степин локоть, безумно боясь его отпустить. Словно в это мгновение только его рука держала меня на земле, а выпустив ее, я, как шар, наполненный гелием, взлечу в темное небо, и назад мне уже не вернуться…
В полумраке комнаты я повернулась к рыжему мальчишке и уставила на него умоляющие глаза.