Ни толку, ни проку, не в лад, невпопад... - стр. 28
И тут женщина постарше вдруг тихо запела – не очень умело и негромко, задумчиво… будто только для себя:
- Ты знаешь, мама, он такой… он не такой, как все… он не такой – другой…
- Надежный, ласковый, родной… - всхлипнул рядом молодой женский голос, и вот они тихонько пели уже вдвоем: - Он только мой! Он мой… А я за ним, как за стеной… Мама, ну зачем ты, а? Мама! – вскрикнула вдруг молодая женщина раненой чайкой и зарыдала – горько, искренне, ужасно… это было ужасно больно – даже просто слышать ее горе.
- Поплачь, поплачь, Оленька… - приговаривала старшая, даже не пытаясь остановить рыдания дочери: - Нужно же хоть иногда… нельзя замораживать в себе такое. Ты же, как неживая, как робот. А здесь можно – поплачь, выплесни хоть немного…
- Вот зачем ты, а? – стихала постепенно младшая.
Андрей, который хотел было уже уйти, замер за кустом, боясь обнаружить себя. И вынуждено услышал дальнейший их разговор:
- Шесть лет уже, Оленька… Ваня был хорошим, замечательным. Но отпусти ты уже это горе, прости ему его смерть и его тоже отпусти. Не нужно кого-то себе искать, просто взгляни вокруг – сколько же всего интересного! Не только работа твоя… Дети в тебе так сильно уже не нуждаются – выросли. Съезди куда-нибудь, развейся, отдохни, как люди отдыхают – не только телом, но и душой тоже.
- А душой, мама, я с ним до сих пор, - ровным, почти спокойным уже голосом ответила молодая, - иначе уже и не будет… мне есть что помнить, чем жить. Я и правда за любовью этой, как за стеной.
- Только ты за ней жизни не видишь, Ольга, - посуровел голос матери.
- Моя жизнь это дети и ты, и папа тоже... Пошли уже потихоньку, соловьев еще послушаем по дороге. Алябьева сейчас хорошо понимаю... иногда тоже хочется на ноты... не заточена на это дело - жаль, - деликатно высморкалась она и, похоже – поднялась со скамьи.
Андрей тоже встал и потянулся смотреть, как они уходят – две женщины, одетые опрятно и даже красиво. Молодая привлекала внимание не только стройной, скорее спортивной, чем женственной фигурой - была еще прическа. На ней Андрей растерянно залип - аккуратно и коротко стриженый затылок чуть выше переходил в форменное безобразие. Там царил полный бедлам – длинноватые волосы густыми волнистыми прядями раскинулись и торчали в разные стороны. Женщина привычно убрала их с лица, зачесав рукой назад и чуть повернулась. И он увидел… убранные локоны открыли кончик носа, висок и щеку, ничего больше рассмотреть он не успел. Но ей явно шел этот бедлам на голове… на ум пришло правильное определение -«живописный беспорядок».
Придя домой, он зачем-то набрал в поисковике – «короткие женские стрижки». Листал долго и наконец нашел что-то похожее и называлось это чудо чудное «боб на ножке». Неудивительно… улыбался он весь остаток вечера – нормально назвать это просто невозможно.
Подслушанный разговор потянул за какую-то ниточку в душе. Тогда он опять вернулся на лавочку и попытался разобраться в себе – что за раздрай там нарисовался, а в мыслях – полнейший бардак, как у кое-кого на голове. Что-то и правда его штормило. И сожаление непонятное… желание вдруг - куда-то идти, даже бежать, что-то делать… только бы успеть!
И еще легкая зависть к тому мужику – Ивану Короткову, потому что его любили. По-настоящему - честно, как только можно любить… даже если спустя шесть лет он все равно для нее самый-самый. А его вот не любили, и он никогда не любил женщину. Считал – просто не способен. Смотрел сейчас на Наташин портрет… хорошая. Он всегда ценил ее, но и только. А жаль… сейчас впервые в жизни ему стало жаль, что не знал, не испытал… И никто никогда не запоет над ним вот так - умываясь слезами.