Незнакомка с родинкой на щеке - стр. 12
Готовилась медленно, тщательно, чтобы не ошибиться и не загубить дело. Во‑первых, закрепила над Жениным столом лупу и добавила больше света; медицинского пинцета под рукою не оказалось, но щипцы для бровей с легкостью его заменили. Ах да, самое важное! В конспектах, которые я штудировала по велению дядюшки, говорилось, что жженая бумага непременно рассыплется от первого же прикосновения, ежели не смочить ее предварительно любою влагой. Желательно с некоторым количеством масла. Духи как раз подойдут!
Я легонько распылила над пепельницей «Fleur d’Italie» маэстро Эме Герлена – лишь чтобы уцелевший клочок бумаги не был таким сухим и хрупким. А после, затаив дыхание, крайне осторожно попыталась расправить его щипцами. И не сдержала мучительного стона, потому как бо́льшая часть записки все‑таки рассыпалась… Хотя следовало радоваться уже тому, что, по крайней мере, треть ее – из середины – осталась невредима.
Это была моя первая pratique[3], и я глазам своим отказывалась верить… Ведь выведенные мягким карандашом буквы читались вполне сносно – тускло поблескивали на черной бумаге. А при правильной постановке света даже складывались в слова.
Заклянаю, ежели осталось в вас что‑то человеческое – вы оставете в покое его! Его и меня! Умаляю вас, он такой замечатель…
Снова ни имен, ни фактов – одни истерические восклицания да ошибки. Мадам Хаткевич явно не получила должного образования, а значит, едва ли ее родители принадлежат к высшему сословию.
Из письма выходило, что Ильицкий донимает ее семью. Ильицкий, а не она нас! И кто этот загадочный «он», из‑за которого она так убивается? Муж‑генерал?
«…учтите, у меня есть связи. Я отомщю!!!!»
– Плохи наши дела, ежели она и правда возьмется мстить. Да еще с помощью мужа, – произнесла я вслух задумчиво. – Во что же ты ввязался, Женя?
«И следует ли мне самой заниматься чем‑то кроме поисков кухарки?» – спросила я уже мысленно.
Покуда мыла пепельницу и уничтожала прочие следы своей pratique, я дотошно перебирала в уме варианты. И по всему выходило, что Женя лгал мне, что незнаком с этой мадам Хаткевич: она искала его в университете, а он велел отвечать, будто его нет. Прятался? Неужто и впрямь есть за ним вина? Нет, быть того не может…
Если Женя и лжет, то лишь мне во благо – только так. Пусть делает, что считает нужным? Ведь я до сих пор была уверена в главном: Женя меня любит и никогда не обидит. Хотелось бы добавить, что он столь же сильно меня уважает, как и любит, но… не думаю, что уважение и ложь могут ходить рука об руку.
Уязвленная таким выводом, остаток дня я маялась, не зная, как быть. И не замечала, что часы пробили сперва семь, потом восемь. А потом шедшее на закат солнце позолотило последними лучами нашу скромно обставленную гостиную и окончательно упало за Неву.
Ильицкий до сих пор не вернулся.
– Извольте кушать пойти, Лидия Гавриловна. Стынет уж все.
– Иду‑иду, Никита. Непременно. Евгения Ивановича только дождусь… – Я впервые за вечер посмотрела на часы.
Тот обиделся:
– Дык он когда еще явится… Могёт и вовсе не прийти – всяко бывало, – обнадежил меня Никита.
И вскоре раздумья, что мне сказать мужу, когда он вернется, отошли на второй план. Что, если он вовсе не вернется?
«…учтите, у меня есть связи. Я отомщю!!!!»
До одиннадцати часов, покуда домашние спали, я металась из комнаты в комнату, не находя себе места, а к половине первого всерьез решала, куда бросаться за помощью. В полицию? Лично к Степану Егоровичу, моему доброму другу, служившему теперь в городской полиции? Или же сразу к дядюшке? К дяде обращаться не хотелось… я вовсе зарекалась когда‑то что‑либо у него просить.