Нежное создание. Книга первая - стр. 8
Чужое присутствие позади себя Ника почуяла мгновенно — лёгкий поток воздуха тронул на голове пух коротких волос.
Она отшатнулась, натыкаясь спиной на что-то… кого-то дюжего и рослого.
Захлебнулась воздухом. Из одной руки выпала сумка, вторая выдернула из кармана газовый баллончик.
Ника не успела ни обернуться, ни о чём-либо подумать.
Не успела дать отпор.
Жёсткая ладонь закрыла ей рот; острая боль обожгла бок — раз, ещё раз, ещё.
Перед глазами дрожащим маревом растеклась кровавая пелена, окутала удушающей волной, лишила сил.
Страшно…
Страшно ощущать, как медленно и неотвратимо подбирается боль к пока ещё живому трепетному сердцу, как стынет в нём кровь, как затихает его стук, как в мутнеющее сознание вторгаются слова песни в исполнении Лебединского:
— Вот и вся любовь! Талая вода,
Хочешь, я вернусь, но не навсегда.
4. Глава 3*
— Не дышит, — с испугом произнёс девичий голос.
— Дышит, — возразил ей с заметным облегчением тихий, постарше.
Ника глубоко вдохнула и застонала от боли в груди. Сбросила с себя край невероятно тяжёлого одеяла. Облизнула сухие шершавые губы.
— Дай ей воды, — сказал женский голос повелительно. — Подушку поправь, укрой.
Ника почувствовала как её губ коснулось что-то холодное и приоткрыла рот. Очень хотелось пить. Но живительного глотка не дождалась — вода пролилась, потекла по подбородку, шее, впиталась в ворот сорочки.
— Что ты делаешь, безрукая, — недовольно отчитали неумёху.
Когда шеи Ники коснулась грубая ткань и прошлась по коже наждачной бумагой, девушка зашипела и вскинула руку к лицу. Что-то было не так. Что именно, понять не могла. С трудом разлепила веки, повернула голову на голос и сфокусировала взгляд на лицах женщин, стоявших у её кровати.
Одна из них, немолодая, полноватая, хорошо одетая, с величавой осанкой, подалась к ней и коснулась её щеки прохладной рукой:
— Очнулась, милая. Вот и славно, — улыбнулась мягко.
— Я же говорила, что всё будет хорошо, — выдохнула с облегчением вторая — молодая, высокая, слегка сутулая. Её голову полностью покрывал большой и свободный белоснежный чепец с накрахмаленными тесёмками, ниспадавшими на плечи. — Надо бы ей сорочку сменить.
— Смени.
Старшая женщина потянула за длинный тонкий шнурок, крепившийся к её поясу. Сняла с крючка связку ключей и подала молодице:
— Возьмёшь из тех, что сшиты из набойки*, доставленной нам из Ост-Индии.
Ника присмотрелась к одежде молодицы. Яркий оранжевый корсаж — точно, корсаж*! — по цвету и фактуре контрастировал с зелёным платьем и серым передником. Жуткая безвкусица!
Воздух пришёл в движение; вспыхнул и затрепетал яркий язычок пламени керамической масляной лампы.
Ника глянула на неё, стоявшую на круглом прикроватном столике. Где-то она видела такую. Где, вспомнить сию минуту не смогла и вновь переключила внимание на старшую женщину.
На тёмно-синей ткани её глухого с пышной юбкой платья выделялся белый, стоячий, туго накрахмаленный воротник с кружевными вставками. Такие же широкие манжеты украшали узкие рукава. Пышные седые волосы заплетены в сложную причёску из множества завитых локонов и косичек, украшенную кружевной наколкой. Чистое, гладкое, хоть и немолодое лицо, сохранило остатки былой красоты. Сколько ей лет? Пятьдесят? Шестьдесят?
Ника ничего не понимала. Отчётливо помнила, как после разговора с соседкой зашла в квартиру Грачёва и там... Она вздрогнула и расширила глаза. Ромка… Помнила его полный предсмертной тоски взгляд, вытекающую из раны кровь.