Невозможный - стр. 29
– Почему?
– У меня были занятия поинтересней.
– Можно узнать – какие?
– Ну, музыкой мне нравилось заниматься больше, чем бухать с пацанами и выслушивать их вранье про отвязный секс с одноклассницами. К примеру.
– Так ты музыкант?
– Бывший, – ответил он.
– Как это? А почему бросил?
– Я не бросил. Я учился на отделении академического вокала, но у меня однажды пропал голос. Навсегда.
– И как ты это пережил?
– С большим трудом. Повеситься хотелось. Я всегда жил с ощущением, что со мной ничего страшного приключиться не может. Я же не представлял, что может оказаться самым страшным. Если бы родители не пасли меня тогда двадцать четыре часа в сутки, я бы точно что-нибудь с собой сотворил. Папа со мной в одной комнате спал и под дверью ванной караулил.
Ты не знала, как выразить ему свое сочувствие. Слов подходящих не нашла. Поэтому просто взяла его под руку.
– И чем ты теперь занимаешься?
– Самообманом, – ответил он серьезно. – Самообманом под названием «новая профессия». Я служу юристом в одной крупной строительной компании. А пацан – жуткий харизматик!
Тебя вдруг удивило, что Гера постоянно возвращается мыслями к мальчишке.
– Ты о нем говоришь так, будто влюблен в него, – пошутила ты.
Парень помолчал некоторое время. Ну, шагов десять помолчал. А потом сказал:
– А я и влюблен, наверное. Если не врать себе.
– Ты… эээ…
Ты даже попыталась тихонько вытащить свою руку. Но он не позволил, прижал локтем к боку.
– Нет, я не гей, если ты об этом. Я абсолютно гетеросексуален. Просто язык наш беден в выражении и определении чувств. Оттенков чувств больше, чем придумано для них слов. Я затрудняюсь определить то, что я к нему испытываю. Но, пожалуй, «впюблен» – это самое близкое. А может, это не влюбленность, а восхищение, потому что он – пример того, как нужно пробиваться по жизни. Я его за эту безграничную веру в себя, за характер безмерно уважаю. И не только за это.
– Характер? – удивилась ты. А потом вдруг вспомнила его уход из школы, из дома, его непростые отношения с городом детства. Но в словах парня звучала такая маниакальная одержимость, что ты уже не верила ни одному его слову.
– Он же просто заставил всех его услышать! Я никогда не думал, что меня может чему-то научить семнадцатилетний пацан, а вот… Он – сильный человек, а общение с сильными людьми, пусть даже не личное, дает стимул. Вообще удивительно: в таком хрупком теле – такой мощный характер. Он – самовыживалка. Автономная творческая боевая единица. Я завидую ему, завидую тому, что он… есть у себя. Я бы хотел быть… им. Но… кому-то – летать, кому-то – ходить по земле. Знаешь, когда я думаю о нем, меня пробивает на совершенно не свойственный мне пафос. Я сам слышу этот свой высокоэпичный панегирик, но иначе о нем говорить не могу.
Тебе казалось, что этот странный парень разговаривает сам с собой.
– Ты веришь в себя? – обратился он к тебе.
– Я, если честно, вообще не понимаю, как это.
– В свой талант, в свои силы.
– Я, наверное, бездарщина и задохлик. Нет во мне никаких сил и талантов. А он – такой!
И, испугавшись, что проговорилась, добавила:
– Мне тоже так показалось.
– Да, он – невозможный. Во всех смыслах.
Ты вдруг поняла, что этот мальчишка именно – невозможный. И для тебя, в том числе.
– Зачем ты мне это говоришь? – быстро спросила ты.