Невинная для грешника - стр. 3
Послушно укладывает кортик на приборку
— Я тоже люблю, — выуживает из кармана что-то маленькое и показывает на раскрытой ладони крохотный нож-бабочку.
— Зубочистка, — усмехаюсь я и торможу там, где она попросила.
— Ой, твоя рука, — испуганно протягивает девочка, глядя округлившимися глазами на руль.
Я смотрю на свою кисть и понимаю, что кровь не только размазывается по рулю, но и уже капает мне же на штанину. Наверное, в кость попал.
— Мелочь, — улыбаюсь я.
— Сейчас, — она снимает с шеи платочек и ловко обвязывает им мою кисть. От прикосновения дрожащих, холодных пальцев, которые такие маленькие и светлые на фоне моей большой загорелой руки, меня бьет током. — Поднимешься? Я промою рану.
— Давай, — соглашаюсь я, заинтригованный юной путаной.
Ставлю машину на сигнализацию, не особо веря в то, что это поможет. Точно не досчитаюсь составных элементов.
Заходим в воняющий мочой и расписанный похабными словечками подъезд. Она идет первая, а я наслаждаюсь видом сзади. Девочка имела бы большой успех в клубе. Если затянуть это тело в кожу и поставить ее на стрипы, у мужиков бы вставало уже от первых соблазнительных потираний о пилон.
Поднимаюсь по выщербленным ступенькам и понимаю, что за дверью квартиры с номером пять, который написан мелом, могу получить все что угодно: и страстный секс на заблёванном полу, и табуреткой по голове.
— Проходи, — она открывает дверь, выдернув газету, на которую закрыта эта халупа.
Переступаю порог и понимаю, что давненько не бывал в таких притонах. Наверное, даже никогда. Прихожая такая узкая, что негде даже локти развести. В стены с облезшими обоями вбиты большие гвозди, и на них громоздятся вороха верхней одежды. А под ней, на полу, выставлено такое же ассорти из обуви, и по ней я даже не могу понять, сколько здесь живет детей и взрослых.
Удивительно, как ей удается выглядеть такой чистенькой и сносно пахнуть, учитывая, что любого вошедшего с порога пропитывает прокуренной вонью. Кажется, я неделю не отмоюсь от этого запашка разгульной жизни, и никакой селективный парфюм не поможет его перебить.
— Пойдем, — девочка хватает меня за руку и тянет вперед. Пальцы у нее влажные и пульсируют жаром.
В коридорном аппендиксе темно хоть глаз выколи, но моя фантазия так разгулялась, что светит ярче софитов. Девочка ведет меня по затхлому пространству со скрипучими половицами, и я чувствую, как стучит пульс на кончиках ее длинных и цепких как паучьи лапки пальцев. Так узко, что мы тремся друг об друга, стиснутые гипсокартонной кишкой.
Я в красках представляю, как прижимаю ее к, несомненно, грязной стене и жадно целую алые от остатков помады и прилившей крови губы. Мне маниакально интересно, какова эта крошка на вкус.
— А что света-то нет? —спрашиваю я, наткнувшись на что-то мягкое. Сука. Даже думать не хочу, что именно это было.
— Лампочка перегорела, — ее голосок еще более грудной от волнения. — Осторожнее, тут всякое раскидано.
— Блядство, — тихо выругиваюсь я, наступив на какую-то хрень, которая рассыпалась под каблуком ботинка с тихим хрустом.
— Сейчас, — звучит из темноты виноватое, и со щелчком зажигается тусклый свет.
Я поднимаю глаза на его источник. Под потолком болтается на утлом проводе голая лампочка Ильича. Дешево и не сердито. Впрочем, ее света хватило, чтобы разогнать полчище тараканов. Никогда их столько не видел. Столешница просто была покрыта темным ковриком из тихо шелестящих насекомых, которые прыснули во все стороны, стоило ей зажечь свет. Сглатываю и чуть морщусь. Здесь даже обитать проблематично, не то что жить.