Невеста для Забытого - стр. 7
Иногда девочка задерживалась возле двери, слушая, как снаружи раздаются слабые шаги: это соседи тоже проверяли свои лампы, стучали по окнам и кричали глухие имена, которые никто не должен был услышать.
Затем наступало время выхода во двор. Деревня просыпалась неохотно, сдержанно: люди выходили из домов понемногу, словно опасаясь потревожить тьму, которая обволакивала их со всех сторон. На улицах было мало шума: изредка плакал ребёнок, глухо ругались мужчины, гремела калитка у старой пекарни. Всё движение в этой деревне напоминало ритуал, где любое слово – риск, а любой звук может стать заклятьем.
У каждого дома висели часы, но все знали, что они не показывают настоящее время. Стрелки шли назад, и девочка иногда играла: выходила на улицу и считала – одиннадцать, десять, девять… Она представляла, что если часы пойдут дальше, всё станет как было, может быть, вернётся солнце, вернутся цвета, вернутся даже те, кто когда-то исчез.
Время здесь не шло, а возвращалось: всё, что происходило днём, повторялось в другой последовательности ночью, и каждое событие оставляло после себя только ощущение дежавю, будто бы она уже жила этот день раньше, только в другом облике, с другим лицом. Иногда ей снилось, что она идёт по деревне босиком, и на неё смотрят десятки её собственных отражений – с поверхности луж, из окон, из медных чаш на кухне. И все они молчат, моргают не в такт, как будто ждут, что она первая назовёт своё имя.
В тот день, возвращаясь домой, она задержалась у старого колодца. Здесь было сыро и холодно, по стенам текла вода, а во рту чувствовался привкус металла. Она склонилась над синим ведром, глянула в глубину, и на мгновение увидела в воде своё отражение. Только оно не смотрело на неё, а моргало вбок, словно кто-то внизу сделал неправильное движение.
Девочка резко отпрянула, но отражение не исчезло. Оно моргнуло второй раз, а потом медленно улыбнулось – не её улыбкой, а чужой, медленной, осторожной, как у зверя, почуявшего приманку. На мгновение ей показалось, что из воды тянется тонкая рука, но она моргнула, и всё исчезло: только чёрная вода и она сама, дрожащая, с тенью на лице.
С тех пор каждый раз, когда она смотрела в воду, она чувствовала – за отражением кто-то наблюдает, кто-то ждёт. Иногда по ночам ей снились голоса, тихие, как шёпот родников:
«Смотри недолго. Вода быстро забывает».
Ночью девочка долго лежала без сна. За стеной потрескивал огонь, в сенях хлюпала вода в ведре, с улицы доносился глухой вой – то ли собаки, то ли ветра, то ли что-то третье, чему не давали имени. В темноте казалось: дом живёт собственной, не похожей на человеческую жизнью. Он дышит, тихо, сдержанно, прерывисто, словно в ожидании того момента, когда кто-то попробует назвать себя вслух.
В углу кровати лежала её старая тряпичная кукла, без лица, только с белой тряпочкой вместо головы. Йора когда-то сказала, что нельзя давать кукле имя: если дать, кукла начнёт жить, а тогда уже неизвестно, кто кого будет помнить.
Девочка долго смотрела на куклу, потом на свои руки – тонкие, с царапинами от утренних дров, с чёрными лунками ногтей. Она думала: если бы у неё было имя, она бы написала его на ладони, чтобы просыпаться каждое утро с ним, чтобы не забывать себя. Но писать нечем и некуда, да и какой в этом смысл, если слово исчезнет быстрее, чем высохнет кровь из пореза.