Неверный муж моей подруги, часть 1 - стр. 9
Только замирали и молчали, словно поставленные на паузу, пока телефон не прекращал звонить.
— Как же ты согласился, чтобы я была свидетельницей на свадьбе? — продолжаю с того места, где нас прервал звонок.
Герман делает шаг назад, к столу, присаживается на край и тянет меня к себе, утверждая между своих ног.
— На свадьбе, — говорит он, медленно окидывая меня темным взглядом, начиная с ровного края челки, заканчивая маленькой золотой подвеской в ложбинке груди — и возвращаясь обратно к шее. — На свадьбе ты бесила меня так, что я хотел тебя придушить.
Его ладонь ложится на мое беззащитное горло, и я откидываю голову, отдавая ему всю власть над собой. Герман чуть сжимает пальцы, его лицо искажается от ярости…
А потом он рывком роняет меня на себя и жадно целует, компенсируя недостаток кислорода воздухом из собственных легких.
7. Давно. Да хоть на всю жизнь
Свадьба Германа и Полины была самой красивой из тех, что я видела за всю свою жизнь.
Одно время я пробовала себя в жанре светской журналистики.
Оказалось — вообще не мое. Не испытывала я достаточно пиетета к знаменитостям, не пищала при взгляде на кумиров и регулярно забывала брать у них автографы.
Но какое-то время я потратила на светские рауты и была приглашена на несколько «звездных» свадеб.
Я была на свадьбе в настоящем замке, на круизном лайнере, на необитаемом острове.
Платья невестам шили стилисты с мировыми именами, гостями были все мало-мальски известные личности, угощения готовили повара с мишленовскими звездами.
Один раз молодоженов даже лично поздравлял президент.
Все эти свадьбы были дорогими, скандальными, роскошными, безвкусными, грандиозными — какими угодно, но не красивыми.
Что такое красивая свадьба, я поняла, побывав у Германа с Полиной.
У нее не было платья, расшитого стразами Сваровски, заказанного за три года на церемонии — только узкое шелковое, цвета топленого молока.
Не было лучшего стилиста Москвы — но светлые волосы, уложенные в стиле «ревущих двадцатых» выглядели так, что породили новую моду в определенных кругах.
Не было золоченой кареты и белых лошадей — зато старинный лимузин заменил их с лихвой.
Не было ни острова, ни замка, ни лайнера — только Грибоедовский загс и банкетный зал, украшенный белыми и темно-красными орхидеями.
И жених — в костюме того же цвета топленого молока, высокий темноглазый брюнет, элегантный до искр из глаз. Хотелось прикрыть глаза рукой — так они оба сияли, танцуя вальс на сверкающем старинном паркете и глядя только друг на друга.
В этот момент я единственный раз за весь день присела и сразу скинула узкие туфли. На правах свидетельницы я носилась с раннего утра, контролируя, чтобы успели парикмахер и визажист, вовремя привезли цветы, правильно расставили таблички на столах, играли ту самую музыку в нужные моменты, никто из водителей-официантов-музыкантов-фотографов не ушел в запой, не сбился, не запутался, чтобы гости не потерялись, шампанское не нагрелось, мороженое не растаяло, а жюльен не остыл.
И вот в тот момент, когда зазвучал вальс, я сочла свою миссию идеальной свидетельницы и хорошей подруги выполненной, от души плеснула себе мартини, уронила в него лимонную стружку и любовалась танцем Полины и Германа. Их любовь чувствовалась в каждом сдержанном жесте, в каждом взгляде из-под ресниц.