Неупокоенные - стр. 16
Старуха цепко схватила Митю за руку и поволокла в комнату справа от входа. Молясь, чтобы ничего не задеть и не уронить, Митя, вслед за соседкой, оказался в заваленной старьем комнате. В глубине, возле окна (на подоконнике до самой форточки были навалены вещи) стояла кровать. Путь к ней пролегал между древней мебелью, коробками и бог знает чем еще, и Митя испугался, что тетя Нина заставит его подойти к ложу, но этого не случилось.
– Даша, а вот Митя! Он поздороваться хочет!
«Ага, хочет, как же! Мечтает прямо».
На кровати лежала, отвернувшись к стене, Даша, закутанная в одеяло, как в кокон. На слова матери она не отреагировала, только, как показалось Мите, досадливо дернула ногой.
– Она у меня с характером, – доверительно сообщила мать, – если не хочет общаться, нипочем не заставишь. Ладно, пошли.
Двинулись в обратный путь. Митя чуть не бежал, так ему хотелось вырваться из смрадной берлоги, пропахшей нищетой, болезнью, безумием.
– Не обижайся, что Даша говорить с тобой не стала. Она девочка добрая, вы поладите. Она сама к тебе зайдет, – пообещала тетя Нина. – Как у нее настроение будет, так она тебя и навестит. – Старуха расплылась в улыбке. – Такая из вас пара будет красивая!
Митя не нашел в себе сил ответить, ломанулся вверх по лестнице. Дома заперся на все замки, задвижку еще задвинул – так хотелось отгородиться от тети Нины, ее дочери, жуткой квартиры, горя, сумасшествия.
Снял всю одежду, засунул в стиральную машину, долго стоял под душем, стараясь смыть с себя запахи. Уже и не пахло, но фантомная вонь забилась в ноздри, цитрусовый гель для душа никак не мог ее перебить.
Наконец Митя вылез из ванной комнаты, вылил в раковину выдохшееся пиво, постелил себе постель и улегся спать.
Засыпая, подумал, что надо подыскать другую квартиру. Как бы бабка не повадилась ходить то за одним, то за другим. А если еще и доченька начнет таскаться, пиши пропало.
Когда среди ночи в дверь снова позвонили, Митя проснулся сразу, будто и не спал. Голова была ясная. Три часа ночи. Кто это может быть?
Что-то внутри него догадывалось, но слишком уж диким было предположение.
«Как у нее настроение будет, так она тебя и навестит», – прозвучали в голове слова тети Нины, и Митя откуда-то знал, что настроение у Даши появилось.
Он подошел к двери, спросил, кто там.
– Открой, – раздалось снаружи, – это я. Впустишь?
Голос был молодой и мелодичный. Потом Митя сто раз проклял себя: почему не додумался поглядеть в глазок, сразу открыл дверь, впуская то, что впускать не следовало!
Женщина, стоящая на пороге его квартиры, была мертва не первый месяц. А скорее, не первый год, потому что успела высохнуть, превратиться в мумию.
Желто-коричневая кожа туго облепляла кости, зубы казались чрезмерно большими для узкого лица. Клочья волос еще кое-где свисали с черепа, на плечах болтались ошметки когда-то зеленого в мелкую синюю клетку платья.
Самым ужасным были глаза трупа. Тусклые, матовые, они ворочались в глазницах; не вытекли, не высохли, но были полны отвратительной жизни: в них светились лукавство и туповатая злоба.
Язык Димы прилип к гортани, он не мог вымолвить ни слова.
– Мать сказала, ты хотел меня видеть. Я рада. Буду твоей невестой, – прокаркал мертвец. И как этот голос мог показаться мелодичным?!