Неумерший - стр. 28
– Раз за этим ты и пришёл, мы обратимся к оракулам, – подхватила Саксена. – Что преподнесёшь ты взамен божественной мудрости?
– Украшения, которые на мне. Они королевские, они достались мне от матери.
Старая колдунья провела глазами по моим торквесу и браслетам.
– Они принадлежали не твоей матери, а матери твоей матери, – сухо произнесла она. – Однако этого недостаточно. Этот остров не для Матерей и их благих чар. Ты стоишь на земле Ригантоны[47] – медведицы, кабанихи и кобылицы, той, что беседует с птицами. Эти побрякушки не представляют ценности для Великой королевы.
– Тогда я могу пожаловать ей свой меч, что забрала у меня Кассибодуя. Это, вероятно, более ценный дар для Верховной богини.
Холодная улыбка скользнула по губам галлицены.
– Оружие – угодное приношение богам, если это трофей, но этот меч – твой, ты не отнял его у врага. К тому же он даже не принадлежит тебе больше. Он не ценнее твоих безделушек.
– Что же тогда я могу ей предложить?
– Нужна жизнь, полная силы. На вопросы великой важности лишь кровавые ритуалы приносят ответы. В твоём случае нам придётся обратиться к палочкам. Для этого нужно наполнить котёл кровью, погрузить в него волшебные палочки и позволить Великой королеве вести нашу руку, вырисовывая загадочный клубок её воли. Ты должен принести жертву.
Помахав головой, я только развёл руками:
– Я оставил свою лошадь на том берегу.
– Лошадь! – прыснула Саксена. – Желаешь, чтобы богиня ржала и фыркала? Или же ты желаешь, чтобы она говорила?
– Если хочешь, чтобы Великая королева изъяснялась языком людей, ты должен принести ей в жертву человека, – мягко объяснила Мемантуза.
И снова я лишь беспомощно пожал плечами:
– Я пришёл без раба и без пленника.
– Но ты проделал путь не один, – возразила Саксена. – Разве тебя не сопровождали твои товарищи Альбиос и Сумариос? Не скрываются ли они в эту минуту на другом конце острова?
– Нет! Они не на острове, а лишь на подводном камне в открытом море. Они не нарушали запрет, и я отказываюсь причинять им вред!
– Чего хочешь ты, не стоит и гроша ломаного в сравнении с тем, что угодно богине.
Под шлейфом проливного дождя угасали последние отблески вечера. В сгустившейся мгле волны бились о берег ещё звучнее. С наступлением темноты я осознал наконец, что это мгновение неизвестности, возможно, преисполнено смысла: окружённый колдуньями, поставленный перед неразрешимой задачей, очутившись на краю мироздания, я в конечном счёте оказался там, где всегда и жил: между светом и тенью, между властью и изгнанием, между знанием и неведением. Если в жертву нужно было принести человека, то там был лишь один, кто мог бы дать мне знания обо мне самом. Прислушавшись к внутреннему голосу, я рассудил так:
– На самом деле только я один могу быть той жертвой, что прольет свет на мою судьбу.
– Да, – подтвердила Саксена, – за этим ведь ты пришёл.
– Пролить свою кровь я не боюсь, но, возможно, этого не понадобится. В сущности, жертва уже была принесена, и я уже мёртв. Я видел множество вещей, не принадлежащих миру людей, но поскольку я не умею истолковывать видения и знаки, я остался меж двумя мирами.
– Есть поверье, которое гласит, что воины, погружённые в котёл воскрешения, возвращаются к жизни, но остаются немыми, – вмешалась Мемантуза. – Ты вернулся, но ты нем.