Несостоявшийся рассвет. Повесть - стр. 6
Моя мать осталась живой, но получила сильную контузию. Три месяца она провалялась в военном госпитале с сильнейшим сотрясением мозга. Месяц почти ничего не слышала, а когда выписалась из госпиталя, то не подозревала о тяжелых последствиях контузии, которые проявились позже.
…После припадка, случившегося с матерью, отношение к ней родителей отчима ухудшилось ещё больше. Теперь ко всем её «недостаткам» свекровь добавляла в разговоре с сыном слово «припадошная». Она старалась убедить его, что такая жена ему и вовсе не нужна. Иван отмалчивался и продолжал приходить пьяным с работы. Дед осмелел. Теперь он почти каждую ночь тарабанил в дверь горницы, чтобы мать пустила послушать радио. Дальнейшее проживание в доме свекрови стало для неё невыносимым. После очередного побега от разбушевавшегося пьяного тестя, мать собрала вещи, одела меня теплее, обвязав сверху пуховой шалью, и, усадив на санки, двинулась через скованный толстым льдом Иртыш в сторону Окунево.
От Евгащино до нашей деревни было километров двадцать. В дороге началась метель. Ветер дул навстречу и бросал в лицо холодные россыпи колючего снега. Не выдержав, я плаксивым голосом обратился к матери, тянувшей санки навстречу белой мгле:
– Мам! Куда мы едем? Она остановилась, подошла ко мне и потуже затянула шаль.
– Домой, сынок. Ты не замерз?
– Нет. Вот только ветер противный. Колючий.
– Ничего. Потерпи. В тайгу въедем – и он станет тише.
Я попытался всмотреться вперёд, чтобы разглядеть эту спасительную тайгу, но ничего, кроме взбесившихся снежинок, не увидел.
– А где она, тайга? Мать ничего не ответила, перекинула веревку через плечо и снова потянула за собой санки. Последнее, что я запомнил, это наступившую темноту, сладко сморившую меня в сон.
Впоследствии она рассказывала, что тогда, из-за разыгравшейся метели, сбилась с пути, и мы могли окончательно заблудиться и замерзнуть.
В то время деревня Окунево представляло собой одну улицу из покосившихся домов, стоящих недалеко от узкой и мелкой речушки с таким же названием. Двоюродная сестра матери, Грязнова Анастасия, жила без мужа (он пропал без вести в начале войны) и сама растила двоих детей. Работала, как и все окуневцы, в колхозе от зари до зари. Жила бедно и перебивалась, как могла. Тем не менее, она с радостью встретила нас. Утром отпросилась у бригадира, чтобы не выходить на работу и, как надо, встретить дорогих гостей. Затем раздобыла муки. Вместе с матерью, пока мы спали на большой русской печке, Анастасия напекла нам блинов.
В то утро мне совсем не хотелось вставать, но меня разбудили негромкие голоса Кати и Серёжи – моих двоюродных родственников. Сквозь сладкий, но хрупкий сон во время только что наступающего дня до меня донёсся их тихий разговор.
– Смотри, Серёжа, Владик приехал! Тётя Лида привезла его ночью на санках из Евгащино, – услышал я голос Кати. – Ты спал и ничего не слышал, а она говорила, что за ними в тайге всю дорогу шёл огромный волк. Глаза – злые, голодные и в темноте сверкали. Вот.
– А почему он их не стал есть? – послышался над моим ухом голос её брата.
– Тетя Лида сказала, что у неё в руке была большая палка, а за поясом – солдатский нож. Волк и побоялся напасть. До самых наших ворот провожал, пока его собаки не почуяли.