Нерон. Родовое проклятие - стр. 63
Я обернулся. Внешность мужчины была под стать его голосу – гладкой и утонченной.
– Знаешь, а ты должен быть мне благодарен за брак твоей матери.
Вообще-то, я должен был бы винить его за этот брак. Это он надоумил мою мать усесться на колени к Клавдию?
– И почему же? – спросил я.
– Скажем так: к моему совету прислушались. Больше ничего добавлять не стану. Любые вопросы, обсуждаемые на совете императора, не подлежат разглашению. – И он рассмеялся странным отстраненным смехом. – Я полагаю, это лучший выбор для всех. Мне нравится видеть императора счастливым, но желательно, чтобы его счастье основывалось на реальности.
По мере того как мы приближались к императору, количество важных людей резко увеличивалось.
– Руфрий! – воскликнул Паллас, остановившись возле мужчины, которого я наконец смог узнать.
Префект преторианской гвардии, я познакомился с ним на гонках колесниц. У него была жена божественной красоты – незабываемой. Она тоже во дворце?
– В твоей жизни наступили большие перемены, мой господин, – сказал Руфрий, узнав меня. – Очень серьезные.
Мы пошли дальше, и в какой-то момент Паллас резко свернул вправо, но было уже поздно – тот, встречи с кем он хотел избежать, уже стоял перед нами: смуглый мужчина с вытянутым лицом. Мне показалось, что в нем было что-то змеиное.
– Вижу, ты взял себе в компанию юного Луция, – произнес он.
– И в этом нет ничего предосудительного, Нарцисс. Я всего лишь помогаю ему пройти сквозь толпу.
– Луций, ты должен быть мне благодарен за это событие, – сказал Нарцисс.
И ему? Сколько же людей спланировали свадьбу моей матери?
– Не уверен, что понимаю, о чем именно ты говоришь, но в любом случае благодарен тебе, – ответил я.
Нарцисс мрачно улыбнулся, поклонился и отступил в сторону.
– Это он намекал, что именно благодаря ему казнили Мессалину. Нарцисс отвечает за переписку императора, и он, используя свое положение, приказал убить ее, в то время как Клавдий еще предавался сомнениям.
– Но это же измена!
– Нарцисс заявил, что император отдал приказ, будучи пьяным. А Клавдий ничего не смог вспомнить.
– Но почему он так поступил?
– Потому что это было необходимо. Ну вот мы и пришли!
Мы наконец пробрались в первый ряд и оказались перед невысоким помостом, который был задрапирован аравийскими коврами в драгоценных камнях. Стоявшие по обе стороны рабы медленно опускали и поднимали опахала из перьев. На этом великолепном фоне стоял Клавдий, в пурпурной императорской тоге, с золотым венком на голове и массивными изумрудными браслетами на запястьях. Рядом с ним высилась моя мать, и он по сравнению с ней был похож на бочонок. А она… такой я прежде ее не видел, и это даже немного пугало.
Мать словно светилась изнутри, этот внутренний огонь делал ее похожей на богиню. Вся история Рима отражалась в ее холодных и безжалостных глазах. Эней, Ромул, Сципион Африканский, Помпей, Август, Германик… все они были внутри ее, и все побуждали идти вперед.
Но она хранила молчание, заговорил император:
– Дорогой Луций, я р-рад признать в тебе сына. А ты с этого дня д-должен принимать меня как отца.
Он протянул мне руку и помог подняться на помост. Мать на меня даже не взглянула.
Драгоценные камни под ногами были крупными, как галька. На меня с первого шага накатили волны терпкого аромата от опахал. Я занял свое место между матерью и Клавдием. Она положила руку мне на плечо, но так на меня и не посмотрела.