Непримиримые 3 - стр. 10
– Пожалуйста, – распахивает испуганно глаза мама, – только не…
– Мам, – отрезаю сухо, предостерегая взглядом, – разберёмся. Ты у меня лучшая… – самому тошно: эту фразу всегда батя говорил после очередного заскока.
– Я тебя тоже люблю, – смягчается родительница, но на лице смятение и грусть. Она тоже проводит прямую. Бл***, так мерзко, аж зудит в пятой точке вскочить и уйти. Нетерпеливо ёрзаю на стуле.
– А где ты сейчас обитаешь? – применяет умный ход мама и меняет тему разговора. Вопрос своевременный, но на то мама и мама, чтобы волноваться, куда подался её сын.
– Рядом, – невнятно отзываюсь. – Теперь придётся дом восстанавливать, возиться с мусором, контролировать строителей. Если в город переберусь, туда-сюда много кататься… накладно, да по времени никак.
– Это да, – кивает матушка с рассеянным взглядом. – У Смоляковых?
– Нет, – чуть погодя, – у Проскуриных.
– Игнат! – настораживается мать.
– Мам, – опять одёргиваю, – лучше не начинай.
– Ты же не посмеешь… – продолжает родительница.
– А если у меня чувства? – кривлю губы – самому смешно. Абсурд, но почему бы не огорошить?! Испуг и сомнение в глазах матери читаются так ясно, что не выдерживаю. – Ты же своего чмошника любишь?
– Это другое, – жалкое оправдание, – и он… не такой…
– Кто сказал, что моё чувство другое? – зло сощуриваюсь.
– Ты… – запинается мама, прикусывает губу. – Она хорошая девочка.
– А я плохой мальчик. Мы друг другу подходим. Это судьба!
– Ты не плохой, – зажмуривается родительница. Сокрушённо качает головой.
– Такой, просто ты меня идеализируешь. Не стоит. И впредь, если не хочешь ссоры, не начинай то, что обсуждать бессмысленно. Давай лучше обсудим наши планы на будущее.
– А если я… расстанусь с Сергеем Николаевичем?
– Это значительно охладит мои чувства и, возможно, заставит поменять кое-какие планы. Заметно усложнит жизнь, но я готов рассмотреть такой вариант, – обдумываю каждое слово.
– Неужели твой эгоизм настолько обострён, что не желаешь мне счастья? – мама умолкает, взгляд потухает.
Совсем не хочу портить настроение родительнице, ухудшать и без того хреновое самочувствие, но не стоит заводить щекотливый разговор, боясь услышать неприятное. Тем более, врать не люблю, а правда не всем нравится.
– Желаю, но не с этим… – тоже затыкаюсь, чтобы не выразиться грубее.
– Он обычный, Игнат, – тяжело вздыхает матушка. – Не хуже, не лучше других, но ты в своём упрямстве не хочешь выслушать…
– Ма, – вкладываю в слог всё чувство, что сейчас переполняет. Получается грозно и проникновенно, самому жутко. Опять повисает тишина. Мать понятливо кивает.
Терпеливо жду, когда она хоть немного оттает, после чего обсуждаем наши финансовые возможности. Взвешиваем все за и против. Обсчитываем, что сможем выручить, если продать все драгоценности, которые мать успела приобрести за время, пока была замужем за отцом… Смехотворные сбережения и мои заначки, которые годны лишь на экстренное, необходимое. Реальных, существенных сумм нет, да и самому нужны деньги, чтобы со своим долгом рассчитаться. Точнее, не моим, а уже нашим. Общим! С друзьями!
Мамины доходы от продажи рукописей тоже учитываем, хотя их по сути хватит лишь на покупку питания и оплату основных счетов.
Обговариваем вариант продажи участка и переезда в область. Причём начинаю осознавать, что родительница говорит только о нас, ни разу не упомянув своего любовника.