Неприличное предложение - стр. 20
— Сукин сын! — выругался Платон вслух и ударился лбом в скрещенные руки. — Ихо де пута!
В ультрафиолетовом свете на бумаге светились отпечатки пальцев.
Так он и знал! Так и знал!
Наружный файл, в котором лежал договор, был обработанным специальным флуоресцентным составом. Невозможно его увидеть при обычном освещении, и невозможно не испачкаться, вынимая из него документы.
А на бумаге светились отпечатки, которых там не должно быть.
Только один человек держал в руках документы после того, как начальник службы безопасности лично сунул их в этот файл — его помощник Григорий Селиванов.
— Ихо де пута! — бросил Платон фонарик, сорвал с рук перчатки, тоже бросил на стол.
Вот сучонок! А какой устроил спектакль! Прямо рыцарь в белых доспехах! Девчонку он кинулся защищать, как же! Почувствовал, что запахло жареным, и сбежал, мудак?
Не в силах усидеть на месте, Платон встал.
И теперь нервно ходил по комнате, сжимая в кулаке запонку, что взял со стола.
Когда-то давно, двадцать с лишним лет назад, они с другом Толькой взяли в банке миллион рублей и основали на них компанию «Платан», незамысловато слепив название из первых букв своих имён. Ну и дерево, раз уж так сложилось, на эмблему присобачили.
Занималась компания поставкой игровых автоматов. И на волне популярности такого вида развлечений и казино, заём окупился за год.
Когда они заработали свой первый миллион, полетели в Париж.
Там в магазине Картье за сумасшедшие деньги Платон купил себе перьевую ручку из ограниченной серии, которой пользовался до сих пор. Хотел что-нибудь к ней в пару, и ему предложили запонки. Палладиевая отделка, коричневая древесина, пусть дерева котибе, не платан, но символично же, решил он и взял.
А потом… потом всё закрутилось мощно.
Через год они сеть игорных клубов, через два — крупнейший оператор казино, через пять — самый известный бренд на российском игорном рынке. И вдруг… закон о регулировании азартных игр.
Они пытаются переобуться на ходу, понимая, что это катастрофа, но ещё тыкаются туда-сюда, что-то решают, с кем-то договариваются. Частично, что удаётся, продают, но сферы влияния давно поделены, пробиться куда-то ещё почти невозможно.
И когда кажется, что хуже уже некуда… теряют Тольку.
В самом худшем смысле — со свинцом в груди.
Похороны, слёзы, венки. Ад.
Уголовное дело, следствие, пресса. Преисподняя.
И… пустота.
В этой пустоте Прегер продаёт всё, что осталось. Отдаёт половину вдове. А на свою часть денег закупает аппараты для вендинга — совершенно непопулярные в стране, неизвестные, пугающие машины по продаже кофе и всякой ерунды, от которых как чёрт от ладана открещивался Толька, когда Платон его уговаривал.
Но у Прегера получилось…
Он положил потёртую запонку обратно на письменный стол. Вторую, как и половину души он потерял где-то, когда потерял единственного друга.
Эта одинокая запонка теперь всегда напоминала Платону о том, что ещё ничего не закончено, пока мы живы. Помогала собраться, взять себя в руки и двигаться дальше.
Неверная жена. Предательство человека, которому доверял как себе. Кто в жизни, не важно, достигнув тех вершин, что достиг Прегер, или нет, не сталкивался с подобным?
В конце концов, ему не привыкать. Уже после смерти Тольки он узнал, что тот за его спиной ввязался туда, куда Прегер умолял его не лезть. Предупреждал, что добром это не закончится… А Рита — вторая жена Платона. С первой, правда, он расстался мирно. Но вторую… Вторую — вырвет из груди. Без сердца. Слишком много чести для лживой суки — сердце он, пожалуй, оставит при себе. Ничего: зарубцуется, зарастёт. Переболит и отпустит. Жёны не дети. Но, может, и к лучшему, что детей у него нет.