Неприличное предложение - стр. 19

— Очень познавательно, — скривился Селиванов.

Дерзости, ему, конечно, было не занимать. Но, может, потому Прегер его и любил. Потому и держал так близко, что Селиванов напоминал, каким Платон мог бы стать, если бы мог себе это позволить. Горячим, резким, открытым, порывистым. Платон все свои страсти держал при себе и так тщательно скрывал, что казался застывшим ископаемым куском льда. Потому так горько было ему подозревать Селиванова, а подозревать приходилось всех и вся. А ещё горше будет с ним расстаться.

Но жизнь и правда дерьмо. А порой, как сегодня, дерьмовее некуда.

— Скажи мне прямо, в чём я провинился? — нагнулся к нему Григорий.

— Если ты сам не знаешь, мне нечего тебе сказать, — держал лицо Прегер.

— Я не знаю, Платон, — взмахнул тот руками. — Я вижу, чувствую, понимаю, что ты меня в чём-то подозреваешь, только не знаю, что натворил. Но что бы это ни было, это касается только меня и тебя, или тебя и твоей жены, девчонка точно ни при чём.

— А знаешь, — снова соединил подушечки пальцев Прегер. — Неважно что я ей предложил. Но раз ты в неё так уверовал, что даже бросился защищать, поставив под удар и моё расположение, и свою работу, давай сделаем так: если она примет моё предложение, ты постараешься как-то смириться с тем, что бабы — вероломные продажные стервы, научишься с этим жить, а ещё молча соберёшь вещички и уйдёшь.

— А если — нет?

— Я признаю, что был неправ.

— И всё? — усмехнулся Селиванов.

— А чего ты ждёшь? Что я сделаю тебя партнёром компании, если какая-то ветреная малолетка забудет, что я дал ей на «подумать» два дня?

— Нет, конечно, нет, — усмехнулся Селиванов. — Но знаешь что?.. Я никогда не забывал того, что ты для меня сделал. А ты сделал больше, чем кто-либо за всю мою дерьмовую жизнь. В чём бы ты меня ни подозревал — я тебя не предавал, Платон. Не предавал, но… пошёл ты на хуй, Прегер! Я уйду сам, не надо искать повод от меня избавиться. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы ты оставил девчонку в покое? Счастливо оставаться!

Он вышел и хлопнул дверью…

Дурак!

Платон покачал головой, глядя в зеркало на своё испачканное зубной пастой лицо. Прополоскал рот. Сплюнул. И тяжело вздохнул.

Но тем хуже для него.

Тем хуже для него...

Он чистил зубы и боролся с искушением подрочить. Опять представить кого-нибудь, крепко обнимая член рукой. Да хоть и снова девчонку. Привычно поднявший голову, пока Платон ублажал жену, тот никак не хотел униматься. А вспомнив, как неплохо вышло в машине, просто хотел сбросить напряжение сложного дня, освободить, очистить голову.

Но в итоге разум всё же победил тело.

Платон сел за большой рабочий стол в кабинете.

Надел перчатки. И достал документы.

Весь день с обеда он носил с собой эту папку, как бомбу с часовым механизмом.

В папке лежал договор, и Платон старался даже не смотреть в его сторону. Но теперь достал.

Вынул из бумажного пакета файл с бумагами. Вытащил документы.

Хрусткие, пахнущие чернилами листы — как же он любил этот запах.

Запах будущего. Перемен. Перспектив. Денег.

Хотя нет, деньги — уже давно не самоцель, а просто оборотные средства.

Но именно деньги и осталось вписать в договор — сумму, на которую они договорились с Гольдштейном. И поставить свои подписи.

Он достал из ящика стола фонарик. Включил и посветил на листы.