Неприкаянный. Камешек в жерновах - стр. 9
– Я не об этом. Не верится, что всего лишь два удачных попадания наворотили столько дел. Даже подумать боюсь, что же творится на борту «Тацуты». Вы вогнали в него не меньше двух десятков гранат.
– Девятнадцать. Из них пятнадцать по палубе и надстройкам и четыре в борт, – уточнил я.
– Всё одно преизрядно. Павел Михайлович, доложите о неисправностях, – приказал он лейтенанту, вахтенному начальнику, и уже к минному офицеру: – Андрей Петрович, доложите о потерях.
– Есть, – коротко отозвался мичман.
Тем временем вырубили дымогенератор, и мы наконец сумели посмотреть на дело рук своих. Ну что сказать, это у нас лихо так получилось. Водоизмещение «Тацута», конечно, не дотягивает и до тысячи тонн, но ведь он по идее должен был остаться на плаву при затоплении любых двух отсеков. Однако торпеда попала весьма удачно, а может, переходы между переборками не были задраены. Как бы то ни было, с него хватило и одного попадания. Авизо погружался в свинцовые воды, сильно накренившись на левый борт. Члены команды спешно покидали его, используя оставшиеся три шлюпки и пробковые матросские койки.
– И что будем с ними делать? – спросил я, наблюдая эту картину.
– Предлагаете их спасать? – вздёрнул бровь Колчак.
– Вода холодная, и большинство из них погибнет от переохлаждения.
– И?
– Полагаю, что их можно спасти.
– Разрешите доложить, Александр Васильевич, восемь убитых и двенадцать раненых. Из них не способны встать в строй пять, – доложил мичман Афонин.
– Двенадцать пробоин палубы, надстройки и труб. Разбит компас на ходовом мостике, выведено из строя кормовое орудие. Машины и котлы исправны, ход держим уверенно, – сменил его лейтенант Юдин.
– Два попадания, и треть экипажа долой. С такими потерями ещё и о пленных думать? – глянул на меня Колчак.
– Родионов, насколько у тебя ещё хватит плёнки? – спросил я, не отводя взгляда от командира «Сердитого».
– На две или две с половиной минуты, ваше благородие, – отозвался мой кочегар, погладив лакированный деревянный корпус кинокамеры.
– Павел Михайлович, прикажите матросам вооружиться винтовками. Половину матросов из котельного и машинного отделения на палубу, – приказал Александр Васильевич вахтенному начальнику, читай старшему офицеру.
– Есть, Александр Васильевич.
Колчак жёсткий человек. Это видно уже сейчас. Он требователен к себе и к подчинённым и не питает сантиментов к врагу, даже поверженному. Если верить изученным мною материалам в будущем, он должен стать кровавым диктатором. Хотя хватает и тех, кто защищает его. Гражданская война грязная и чудовищная штука, чистеньких и пушистых в ней нет по определению. Так что сомневаюсь, что зверства белых сильно превосходили таковые со стороны красных. Когда брат идёт на брата, рубка идёт страшная и безжалостная.
Впрочем, сейчас речь о японцах, и тут уж у Колчака нет ни единой причины проявлять благородство или жалость. Разве только тщеславие, являющееся его явной слабостью. Вот на него-то я и надавил.
Когда мы приблизились к спасшимся, находящиеся в шлюпках вооружённые винтовками японские моряки открыли огонь, и пули звонко защёлкали по металлу. Колчак едва не отдал приказ расстрелять их из пушки, но я удержал его, ухватив за руку.
– Ложитесь в дрейф, дайте мне винтовку и пять минут. Я решу этот вопрос.