Непокорная для палача - стр. 2

Захлопнул дверцу, не торопясь обошел внедорожник и сел рядом.

– Едем, – бросил водителю, а сам как будто не здесь, мыслями далеко-далеко.

Когда выехали за ворота, обернулся ко мне, заметил, что на мне пижама. Дернул головой, словно вообще не понимал, что я здесь делаю и зачем ему нужна.

– Дома переоденешься.

– Ты мой дом только что сжег! Ты отца и Лилю убил! – Задыхалась от рыданий, от чудовищного осознания: нет больше ни папы, ни Лили.

– Теперь у тебя новый дом, Маленький Инквизитор.

Но я уже не слушала, согнулась и расплакалась, сейчас можно, сейчас папа не скажет, что я уже не маленькая и не должна реветь. Никогда он мне этого больше не скажет.

– Теперь это твой дом, – сказал Романов и добавил: – Навсегда.

За нами захлопнулась двустворчатая парадная дверь. Гостиная была тускло освещена лампами на столиках с витыми ножками, но одного взгляда хватило, чтобы понять: она огромная.

Я не понимала, что значит «навсегда», мысленно все еще обнимала отца в последний раз.

– Это Екатерина Андреевна, – продолжил Романов и кивнул на высокую женщину, спустившуюся по лестнице, будто мне не по фиг. – Ты будешь ее слушаться, если нет, тебя накажут.

– Иди на хрен! – крикнула ему. Это единственное ругательство, которое я могла себе позволить. Мальчишки в группе и не так выражались, но я дочь хозяина этого города и не могу опускаться до их уровня.

Была дочерью хозяина этого города, а сейчас… а сейчас…

– Больше никогда не смей при мне ругаться, – сказал Романов спокойно, но я задрожала от звука его голоса.

Ничего!

Соберусь с силами и отомщу за отца и за Лилю.

Романов заметил, как изменился мой взгляд, усмехнулся. Он был огромный, страшный. Черные волосы и борода, как у пирата. Глазищи черные бешеные. Я таких раньше не видела. Такое ощущение, что радужки вообще нет. Кожа – смуглая, дубленная – тоже напоминала о корабле, скрипучих снастях и рабах в ошейниках.

Он положил ладонь на мое плечо и подтолкнул к женщине. Я, наконец, посмотрела на нее и чуть не вскрикнула. Ее лицо было похоже на запеченный сыр, кожу с правой стороны покрывали жуткие шрамы от ожогов. Над пустой слезящейся глазницей черным карандашом была нарисована бровь. Почему-то самым страшным казалось, что вторая половина лица абсолютно нормальна. Женщина, увидев мой взгляд, довольно улыбнулась. Я невольно сделала шаг назад. Она напоминала ведьму из сказок, ту, которая сажала детей в печь, а потом ела.

– Это Карина. – Романов снова подтолкнул меня к жуткой образине. Я уже прозвала ее про себя Квазимордой.

Это кошмарный сон, я сейчас проснусь в своей кровати, будет утро, прозвенит будильник, я оденусь, и водитель отвезет меня в университет. А после убегу от водителя и пойду на занятия в арт-студию. Отец против моего увлечения рисованием. Он с детства растил из меня свою преемницу, ему не нужна художница в дредах и круглых синих очках, которая не ест мясо и пишет абстракции.

– Сейчас Екатерина Андреевна отведет тебя в твою комнату, ты ляжешь спать, а утром поговорим, – грудной, хриплый голос Романова раздался за спиной. – А Дима проследит, чтобы ты ничего не выкинула.

Димой оказался двухметровый мужик с рожей как у зека, вошедший за нами в дом.

– Идем. – Квазиморда взяла меня за руку и потянула в боковой коридор.

Я обернулась. Романов так и стоял в гостиной. На лице – глубокая печаль, словно не он только что разрушил мой дом, а у него отняли кого-то очень дорогого и любимого.