Немое кино без тапера - стр. 10
Неудачи сделали ее язвительной и коварной, мстить сладко-гадким и немощным, наглым козлам и робким порнушникам, глупым и нулевым самцам сделалось любимым ее развлечением.
Безоткатный мужской напор, наезжая на ее обманчиво податливую мягкость, тонул и погибал в нем; она доводила их, миленьких, до крайности, она творила свою месть как изощренный палач. Сколько раз – у раскрытой ли постели иль на пороге с умыслом снятого гостиничного номера, на дальнем ли зеленом лугу, когда уже был расстелен плед, пригублено шампанское и мужская, насыщенная желанием рука, коснувшись ее груди, пунктиром перебиралась все ниже, она, взглянув на часы, спохватывалась, что должна немедленно мчаться в аэропорт, чтобы встретить прилетавшую с Кипра мать. Или что опаздывает к зубному. Или в мировой суд по неуплате налога за машину. Или что-нибудь подобное другое, все, что подскажет фантазия. Это была рискованная игра. Партнер, остававшийся с повышенным давлением в нижнем клапане, определенно зверел, вслед ей зачастую неслась ругань и ошметки мата, но высшим, взамен сексуального, удовлетворением для нее было видеть в такие минуты его растерянно-злобный прищур. Больше она с ним не встречалась.
Дарья снова взглянула на себя в зеркало. Пожалуй, стоило поправить ресницы. Тушь, где тушь? Была ведь где-то здесь, на этой полке.
Тридцать один. Тридцать два. Тридцать три. Одиночество, бездетность, страдание. Подруги выходили замуж, рожали, не рожали, изменяли, мирились, разводились, в их жизнях – хорошее ли, плохое – что-то происходило, в ее жизни все оставалось неизменным. Значит, не заслужила, значит, не такая, как все. Значит, хуже всех. Лучше? Или «хуже-лучше» здесь вообще ни при чем?
Конечно, характер. Мужской, командный, повелевающий. Так, во всяком случае, казалось ей. В шестнадцать в зимнем молодежном лагере влетела после лыж в мальчишечью палату. «Пить! Ребята, есть вода или кока?» – «Без проблем, – ответили ей, указав на стакан с прозрачной жидкостью. – Чистая. Пей». Она опрокинула в себя стакан; на втором глотке поняла, что подсунули водку, но с неторопливой расстановкой допила до конца и, поставив емкость на стол, кивнула прибалдевшим пацанам: «Классная водичка. Родниковая». Ушла в тишине, без единой реплики вдогонку.
И вот тридцать пять. «Старая, я старая, – против воли лезло в голову, – уже не молода». Но то, что она видела перед собой в зеркале, противоречило такому выводу, переубеждало.
Тягостнее всего было объясняться с родителями. Жила бы отдельно, было б проще. И они, и она по непубличному взаимному сговору все делали для того, чтобы не задевать друг друга в доме, но каждый день она натыкалась на их глаза, укоряющие, недоуменные, обиженные. Их простые вопросы притесняли и жалили. Мама: «Кругом столько цветущих мужчин! Неужели нельзя кого-нибудь себе найти?» Папа: «Жить нам с матерью осталось три секунды. Скажи откровенно, дочь, мы когда-нибудь дождемся внуков?» Еще более милыми были советы знакомых и приятельниц, делавших вид, что их сильно волнует ее судьба. «Боже? Ты до сих пор одна? Хочешь остаться старой девой? Дашка, милая, езжай в Египет или Таиланд, там солнце, пляжи, вино, флирт, там полно распаленных мужиков!»
Черт с ней с тушью, обойдется, не может она ее найти.