Неладная сила - стр. 37
– Так это что – она от любви его испортила? – изумилась Неделька. – Мы-то думали, он ее добивался, а выходит, она его?
– Ну и дела! – загомонили бабы, и все ширился недоверчивый смех.
– Демка! С его-то рябой рожей и такую лебедь белую подстрелил!
– Умный детина – знает, где хлеб, где мякина!
– Так это он с ворожбы любовной занемог? С приворота?
Куприян молчал: такой оборот дела, повернувший сумежан от гнева к смеху, отводил опасность, и лучше было пока не спорить. Боялся он только за Устинью: любая девка на ее месте сгорела бы со стыда, но та стояла спокойная. Мысль о том, что она испортила Демку от любви, казалась ей такой нелепой, что даже не могла смутить. Всем известно, что Устинья с отрочества желает стать инокиней и на посиделки и гулянья ходит только потому, что девушке-невесте так положено: пусть не думают, что она избрала в женихи Бога лишь потому, что других нет. Она получила все права хорошей невесты на земле, чтобы добровольно принести их в жертву жениху небесному.
– Да пусть забирают этого черта рябого! – кричала тетка Хриса, не забывшая, как парилась со свиньей. – Кому еще у нас этот нечистик понадобился бы!
– За него здесь и коза хромая не пойдет! – поддакивала ее дочь Агашка, уверенная, что это Демка вечно подбивает ее мужа на разные безобразия.
– Пусть забирают его в Барсуки к себе! Сама свахой пойду, лишь бы духу его здесь, в Сумежье, не было!
– Куприян, коли тебе зять нужен, что ж молчал? У нас и получше того обормота найдутся!
Пока все кричали, баба Параскева молча наблюдала за Устиньей. Сумежане в свой черед поглядывали на Параскеву: та была признанной водительницей во всех делах, где требуется особая мудрость. Потом Параскева кивнула Устинье, приглашая подойти.
– Не верится мне, Устя, что с твоего слова Демка изурочился, – с обычной своей приветливостью сказала старушка. – Ты ведь не делала ему ничего?
– Ничего, бабушка. Не приходилось мне людей-то урочить.
– А вижу, урочную траву принесла. – Баба Параскева кивнула на пучок голубой пролески, который Устинья теперь держала в руке. – К чему бы, коли не ты изурочила?
– Пришло мне от Бога такое повеление.
– Что за повеление?
– Явилась мне во сне дева, что от злобы людской пострадала безвинно и за то была Господом прославлена нетлением.
– Та самая, что на Игоревом озере? – Баба Параскева переменилась в лице.
– Она самая. Сказала, что хворь Демке принес идол каменный, а мне повелела взять от гроба ее песку немного и травы урочной. От них Демке исцеление придет. А коли еще сыщутся недужные – и им тоже.
– Так вот с чего у меня свекровь три дня лежмя лежит! – охнула какая-то баба в толпе. – А то идол каменный!
Гомон поднялся вновь. Все разом вспомнили и про упрямого идола, и про нетленную деву в домовине, но если раньше эти явления только пугали и сулили беды, то теперь всем стала ясна между ними связь.
– Мавруша! Отведи Устю к крестнику твоему, – повелела баба Параскева. – Коли и правда ему с той травы и песку полегчает, стало быть, на помощь и защиту нам Господь ту деву нетленную послал.
А не полегчает, так Демку не особо и жалко, подумали иные в толпе. Всякая душа замерла в ожидании чуда. Мавронья, хоть и сомневалась, ослушаться Параскевы не смела и пригласила Устинью за собой.
– Коли Демка не дается, меня поцелуй! – закричал им вслед Овсеев внук Сбыня.