Некромантка - стр. 10
Не просто профессиональный чародейский интерес. Узнавание. Сочувственное узнавание и готовность, нет, жажду действовать! Начать стоило прямо сейчас, потому что, как и самого Гения Ива, героиню этой истории…
…Героиню этой истории тоже еще совсем недавно ругали.
Так зверски ругали, будто она тоже решила сжечь Зимний и заодно Кремль.
А ведь Шурочка Москвина всего-то купила себе щипцы. Роскошные щипцы для завивки волос, ценой в пятнадцать рублей. Да даже нет! Не в щипцах дело! Щипцы так, маленький трофей вдобавок к хорошей шутке. Ну ладно, ладно, не во всем хорошей и далековато зашедшей! Но Шурочка же не знала, что все повернется так.
Ирка Золотова… Ирка тоже виновата. Сама. Нечего было в детстве, в гимназии, дразнить ее, Шурочку, Ослиной Шкуркой. Забавляло вредину Ирку, которая туфельки каждый месяц меняла, как рифмуется эта глупость.
Шурка – Шкурка.
Ведь понятно, на что намек – на то, как беднеет семья. Какие у Шурочки туфельки потертые, без бантов и серебристых шнурков. На ее плешивую шубку и на то, что не угощает товарок сладостями, как принято, и сама не ест. Тьфу. Даже если бы на Шуриной улице перевернулся воз с шоколадом, марципанами и конфетами, не побежала бы выпрашивать таким нехитрым способом девчачью – да и мальчишескую! – дружбу. У них все было просто: Шурочка сторонилась других детей, а они – ее. Не обижали, но и не липли, и она тоже, разве что изредка устраивала каверзы – ну вроде оживить пару дохлых мух и запустить кому-то в чай. Только Ирка, пестрая, всеми любимая, привязалась с этой Шкуркой. Не обзывала в лицо, но шушукалась с подружками за спиной. Это не обижало, скорее сердило: вот что тебе неймется, балованная ты дурочка? Ешь конфеты, пляши в своих платьицах, отстань. То, что мухи пока не в твоем чае, – случайность, мух на всех хватит!
А потом счастливицу Ирку увезли в большой город. Вроде она забылась, а тут могилка эта кошачья подвернулась на прогулке, и настроение было такое… ну такое, когда суету навести хочется. И мир резко заиграл красками, стоило голому кошачьему черепу показаться из земли. Ах, какая киса! Вдохновленная, Шура даже украсила ее ребра цветами, позволила костлявой голове потереться о свои руки. Почему не послать весточку? Ирка там небось замуж уже собралась, важная дама стала, не дразнится давно и не помнит, кого дразнила, – а тут Ослиная Шкурка привет шлет, мол, не скучай, питомца своего помнишь? Весело!
Но матушке все это не расскажешь. Поймет иначе, решит, что дочь жалуется, оправдывает злые каверзы слезливым «Ах, маменька, она мне детство измарала черными своими насмешками!» – а жаловаться Шурочка не собиралась, да и на что? Какая дура будет мстить за дразнилки, да еще много лет спустя? И вдобавок шутка детально поясненная разом теряет всю прелесть. Вот и оставалось – втягивать в плечи голову и посматривать украдкой, ожидая, когда пройдет буря. А матушка грозно нависала, и морщила рано постаревшее лицо, и щурилась, и трясла пальцем у самого носа, допытываясь:
– Ну и куда? Куда ты все деньги дела, Шура?!
Ну, щипцы захотела. Но и в этом не признаешься, матушка тогда вообще взорвется, как одна из лягушек, которых мальчишки в детстве через трубку надували! Вот Шурочка и сжимала покупку за спиной, и стискивала так, что от металлических ручек ныли пальцы, и хмурилась, и перетаптывалась. Как ни храбрилась, а все-таки немножко боялась: вдруг ударят. Боялась не потому, что будет больно снаружи, а потому, что надломится внутри. Что-то упрямое и терпеливое. Раз за разом утешительно повторявшее: «Какая-никакая, но семья. Не будет у тебя другой. Могло и хуже быть».