Недиалог - стр. 20

Она. А ты спишь хорошо?

Он. Нет.

Она (думает). Барбара пекла Редфорду пироги… А Редфорд, такой сильный, сидел возле нее, когда Она плакала, наглотавшись снотворного. Снотворное не помогало. Помогал Редфорд.

Она (закидывая на него ноги). Представляешь…

Он. М?

Она. Моя хозяйка, ну, у которой апарты снимала, сегодня наехала коту на голову машиной. Он там спал. То есть вчера наехала. И еще забуксовала в грязище этой после дождей. Она ревет, говорит мужу: закопай в саду его, чтобы я не видела. Тот отвез в ветеринарку, трепанацию сделали. Написала мне. Выжил. Как только в автобус села – сообщение пришло.

Она (думает). Меня рвало, чуть на автобус не опоздала, выворачивало. Майку переодела на чистую, и то хорошо. Нет, рвотой не пахнет. Шорты вроде в порядке (Стряхивает что-то с шорт, морщится.) Голова у него такая была темная, точно мокрая. И ухо, ухо на ниточке болталось. Кровь на шерсти не так, как на коже. Кот серый, полосатый. Стал почти черным от крови.

Она. А у тебя волосы светлые…

Она поправляет Ему прядь, легко, нежно, как Барбара спящему Редфорду.

Он гладит ее ногу.

Она (наблюдая за его рукой). Написала. Мне. Хозяйка.

Она допивает.

Она. Кот жив.

Она комкает стаканчики.

Она. Живой.

Он. Я собак люблю.

Они смотрят друг на друга.

Он притягивает ее к себе.

Она оказывается у него на коленях.

Целуются.

Она (отстраняясь с мягким хмыком, но оставаясь на его коленях). Так у тебя собака?

Он. Не, какая собака, я годами дома не бываю.

Она. А ты… (Обрывает себя.)

Он. Не, не женат. Кто меня ждать будет?

Она (думает). Легче, легче. Не вешайся на него. Не прирастай. Не сразу. Не так. Не надо. Отшутись.

Она (издевательски). Мама?

Он. Мама в Питере. Замуж вышла туда.

Она. П-прям ты такой весь одинокий.

Он. Слушай, ну я с восемнадцати лет служу. Четыре года.

Она. Да.

Молчат.

Он. Вот ты бы ждала меня?

Она (думает). Я только это и умею. Ждать. Я порой стою у окна, одиннадцатый этаж, а там, внизу, церквушка и остановка автобусная. Люди выходят, идут домой, шоркают пакетами, детей переводят через лужи: «Лёша, шагай, ну куда ты, ну ты не видишь, грязь, все теперь только стирать. Не реви, Лёша, не тебе же стирать. Чего ты? Чего? Ноги промочил? А вон дом уже наш. Не реви. Ну не реви ты, господи, а то и я. Видишь?! Вон! Видишь? Вон-вон туда смотри! Тетя в окне стоит! Нет, это не наша тетя, наша в Воронеже. Не знаю чья! Чужая! Какая разница! Ногами передвигай уже, маме тяжело. Так, какой этаж у нас? Не реви. Считай лучше окна. Раз, два, три, четыре… Какие у нас занавески? Ну куда опять в грязь».

Легче.

Легче. Еще легче. Выдох…

Она (игриво). Еще как. Конечно.

Он (иронично). Конечно.

Она. Ну а что у вас там в Ростове делать?

Он. У нас тепло. Парк красивый.

Она. С торчками.

Он. Ну не, не знаю. Наверное. Я не успел домой заехать.

Молчат.

Он. Зато с абрикосами.

Она. А ты прям не-ни? (Стучит ногтями по пустой бутылке.)

Он. Коньяк пил, когда на Кавказе службу проходили.

Она. На Кавказе.

Он. Там канистрами коньяк. Хороший.

Она (думает). Надо было коньяк брать. Говорила та девчонка, коньяк возьмите, на подарок: «Смотрите какая коробка плотная – в такую плохой не засунут. А звездочки – фигня, их пририсовать ума большого не надо. Ну, три тут, три, да. Три года, значит, выдержки. Ну, типа три, а там, мож, и больше. Мож, и четыре».