(не)жена для бандита - стр. 22

— Здесь ему оставаться нельзя, — говорю быстро и отрывисто, чувствуя, что Амир стоит за спиной, выжидающе наблюдая за моим поведением. — Вы же понимаете, что он умрет?

Мужчина позади не отвечает ничего, только реагирует на приход Хана, который бросает мне в ноги мой «тревожный чемоданчик», в котором собраны лекарства первой необходимости.

— Нужна операция, нужно обследование, — подхожу ближе к Амиру, чувствуя в себе силу правды, которая произрастает из уверенности в том, что я могу помочь человеку, оказавшемуся в таких страшных и сложных условиях.

— Все сделаешь здесь, — Амир смотрит на меня пристально, не отводя взгляда и не моргая. От такого напряженного внимания по коже бегут мурашки, и я сама вдруг вспоминаю, что мне повезло убедиться на операционном столе в том, что он состоит из теплой плоти и красной крови, иначе бы сейчас точно решила, что передо мной человекоподобный робот. — Все необходимое рядом.

— Ему нужно сделать томограмму, посмотреть анализы крови, сдать химию, в конце концов. Я даже не знаю, может быть, сломаны ребра, проколото легкое, все что угодно может обнаружиться, — давлю на него, но уже понимаю, что мне скажет этот мужчина, улавливаю по его твёрдому настрою, по упрямо сжатым губам, по напряженным скулам, по тому, что он даже не сменил позу, когда я подошла к нему впритык.

— Иначе не смогу ему помочь, — развожу руками, а сама снижаю голос до полушепота.

— Нужно, чтобы он очнулся и сказал кое-что, остальное не твоя забота, — поднимая брови вверх, говорит Амир, и от его уверенного, нахрапистого баритона я внутренне вся сжимаюсь.

Когда люди говорят таким образом, когда они так уверенны в себе, невозможно спорить, ругаться, — это будет бесполезным сотрясанием воздуха, знаю это точно. Мой отец, военный человек, всегда был таким. Ты можешь быть трижды права, предоставив сотни доказательств своего верного выбора, но все равно получишь ответ: нет. И легче сдвинуть с места Фудзияму, чем переломить его решение.

— Сказал кое-что? То есть, язык вы ему оставили, — хмуро ерничаю, давая понять, что догадалась, чьих рук это дело.

Хан у входа в загон хмыкает и что-то бурчит себе под нос — полагаю, дает оценку моим умственным способностям или острому языку. Амир же резко выдыхает сквозь зубы.

— Делай свое дело, женщина! — Он оборачивается и кивает Хану, а тот тут же подбегает ближе, как преданная собачонка. — Помоги ей во всем, что скажет. Буду скоро.

Амир резко срывается с места и в два длинных шага достигает выхода. Вот черт, не оставит же он меня одну с этими двумя? Хан вытягивает губы в трубочку и причмокивает, проходя похотливо поблескивающими глазками по моему телу, замерев на груди. Ежусь, чувствуя холод и страх, как будто меня резко лишили теплого одеяла, выставив на мороз — наедине с Ханом я явственно ощущаю исходящую от него угрозу, которая может вылиться в первородный страх.

— Да, Хан, — вдруг раздается у выхода, и я перевожу взгляд туда, где остановился Амир. Он ждет, пока второй мужчина посмотрит на него, и говорит строго: — Девчонку не трогать, ясно?

Хан нервно облизывает губы и пожимает плечами, что можно расценить и как положительный, и как отрицательный ответ.

— Я спросил: «ясно»? — Нетерпеливо повышает голос Амир.

— Ясно, — нехотя цедит Хан и опускает свой горящий страстью взор. Делает несколько шагов по направлению к мужчине, пострадавшему от тысяч кулаков или попавшему под каток, дотрагивается до его руки носком ботинка, брезгливо морщит губы.