(не) зажигай меня - стр. 19
Разбойники, как есть разбойники! Оба смески, оборотни чуть больше, чем наполовину. Запах у них резкий, тревожный. Так пахнет человек, задумывающий пакость. Да и поношенная одежда явно с чужого плеча: не под стать им их наряды. На первый взгляд добропорядочные горожане, но резкие скупые движения, надменный поворот головы, руки в перчатках (для чего мирному гражданину перчатки? Уж не скрывает ли он мозоли от лука или меча, к примеру?) - всё выдавало в них бывших военных.
- Герхард, когда следующий дилиджанс? - вполголоса поинтересовалась я у своего спутника.
- Через неделю, - так же тихо ответил мой телохранитель. - Мне тоже они не нравятся. Но неделю ждать мы не можем. Твой дед будет встречать. Если мы не приедем, он всю Славию на уши поставит.
На миг меня охватило острое искушение наплевать на деда и наказы родителей и сказаться больной. Но я ж дала себе обещание быть хорошей девочкой! Поэтому мы молча залезли в карету и заняли свои места: Герхард, я и вдова - на одной лавке, а торговец, степняк и бандиты напротив нас.
Торговец принялся болтать, совершенно не понимая, что он не в лавке, а мы не покупатели. Я бы лучше посидела в тишине, постоянной болтовни мне и дома хватало: близнецов было не заткнуть, но и в этих разговорах был толк. Выяснилось, что бандиты разумеют только галлийский, вдова и торговец немного говорят еще и на славском, а вот франкский знаем только мы с Аязом. И Аяз, похоже, действительно не знал галлийского. Я спросила его, как такое могло произойти. Он, пожав плечами, отвечал, что отец его не велел. А у восточных народов что отец скажет, то сын и исполняет. Я только головой покачала. Меня родители учили многим языкам. Кроме франкского, галлийского и славского, я еще могу понимать катайский (зачем только, если я из катайцев только учителя и видела в своей жизни), а так же скажу несколько фраз на алдейском.
Хотя я ж леди, мне положено. Вон Герхарда языкам вообще не учили, только военной науке. Он славский в нашем доме понимать начал, потому что матушка с младенчества со мной только на славском разговаривала.
Я с прикрытыми глазами слушала, как торговец, стреляя в меня масляными глазками, сказал Аязу:
- Девочка какая хорошенькая! Просто конфетка! А этот здоровяк рядом с ней - неужели муж?
- Охранник, - невозмутимо ответил молодой степняк.
- Так значит она свободная? - не унимался господин Гренк, или как его там.
Я покосилась на Герхарда. Он был совершенно спокоен и ничем не показывал, что понимает их слова. Отличная выучка!
- Смею полагать, что да, - согласился с соседом Аяз.
- Господа, ваш разговор неприличен! - вмешалась вдова. - Негоже обсуждать девушку, тем более если она не понимает языка!
- А я по-галлийски не разумею, - виновато улыбнулся степняк. - Если бы мог - сказал бы ей сам, что впервые вижу такую красоту.
И уставился на меня. Проверяет.
- У меня что-то с лицом, господин Аяз? - спросила я по-франкски, приглаживая волосы. - Или прическа растрепалась? Вы так смотрите, мне, право, неловко!
- Вы безупречны, Виктория, - от его взгляда я действительно вспыхиваю.
- Я сейчас сломаю ему ноги, - замечает Герхард, и карета будто взрывается.
Все наперебой успокаивают медведя, уверяя, что господин Аяз наверняка не имел в виду ничего неприличного (ах, девушка бы непременно сказала бы, не правда ли?), что смотреть на леди Викторию одно удовольствие, что ничуть не удивятся, если к концу поездки число воздыхателей прекрасной девы превзойдет все ожидания, и прочую ересь. Мне даже жалко степняка, он так растерянно хлопал глазами, очевидно не понимая, что же произошло. Смилостивилась над ним, пояснив: