(не)вернуть. Цена искупления - стр. 15
Беру телефон, набираю номер Сергея,своего начбеза, не отводя взгляда от дороги. В груди снова поднимается раздражение. Гудки звучат долго, слишком долго.
— Да, Максим Сергеевич? — наконец отвечает он.
— Через час в «Праге», — говорю я жёстко. — Нужно поговорить.
— Что-то случилось?
— Через час, — перебиваю я, сбрасывая вызов и отбрасывая телефон на соседнее сиденье.
Гнев снова вскипает во мне, как кипящая смола. Сергей знал. Шесть месяцев этот остолоп наблюдал за Викой, присылал мне фотографии её улыбок, её прогулок, её жизни в Англии и Италии, и ни слова не сказал о беременности. Я доверял ему как самому себе, а он умолчал.
Я не знал. Потому что сам запретил докладывать мне, если нет прямой угрозы. Сказал Сергею: «Не лезь. Никаких отчётов. Только если с ней что-то случится — немедленно сообщай». Хотел забыться. Дать ей свободу. Себе — тоже.
А теперь в ярости сжимаю руль, и внутри всё выворачивается. Она носит моего ребёнка. А я не знал.
***
Ресторан встречает приглушённым светом и запахом дорогого вина. Я прохожу к столику, Сергей уже ждёт меня, напряжённо сжимая папку с отчётами. Я не снимаю пиджак, сажусь напротив и смотрю прямо в его глаза.
— Почему ты не сказал? — спрашиваю глухо и резко.
Он сглатывает, нервно поправляя бумаги:
— О чём именно, Максим Сергеевич?
— О том, что Вика беременна! — резко говорю я, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться окончательно. — Ты следил за ней полгода и не доложил мне, что она носит моего ребёнка? Ты что, решил, что это незначительная деталь?
Сергей бледнеет, руки начинают чуть заметно дрожать.
— Я не был уверен, фотографии были только лица… живот она скрывала под одеждой. Я не мог докладывать без полной уверенности…
— Ты должен был знать! — рявкаю я, ударяя кулаком по столу. Несколько голов в зале оборачиваются, я не обращаю внимания, склоняюсь к нему ближе. — Ты для того и нанят, чтобы знать всё! Теперь рассказывай. Полностью и подробно. Где она была, с кем, что делала?
Он торопливо открывает папку, сбивчиво начинает:
— Первые два месяца в Лондоне, жила недалеко от Романа, но виделась с ним редко. Он присматривал за ней со стороны, ничего необычного. Затем переехала во Флоренцию, в небольшую квартиру у моря. Жила одна, ни с кем близко не общалась…
Я слушаю, и каждый факт о её жизни режет меня, как тупой нож. Одна, в чужой стране, с моим ребёнком, а я не знал. Пока я сходил с ума от одиночества, она вынашивала нашу дочь, жила рядом с морем, может быть, плакала ночами, так же, как я выл от безысходности в пустой квартире.
— Почему молчал так долго? — спрашиваю, еле сдерживая рвущуюся наружу агрессию. А рвать готов.
Сергей отводит глаза.
— Я боялся, что вы сорвётесь после истории с Алисой…
— Не смей упоминать её имя! — отрезаю я. В груди снова вспыхивает ярость. — Ты подвёл меня, Сергей. Завтра утром полный отчёт. Если хоть одна деталь будет упущена, пожалеешь.
Бросаю на стол купюру, резко поднимаюсь, не дожидаясь ответа, и покидаю ресторан. Свежий воздух бьёт в лицо, но я не чувствую холода — внутри бушует огонь.
Я вижу перед собой её глаза — злые, обиженные, полные боли. Её живот, в котором живёт наша дочь. Она ненавидит меня, и я заслужил это сполна.
Но теперь она здесь, и я больше не отпущу её. Пусть прогоняет, пусть сопротивляется — я не уйду. Не сейчас. Когда на кону самое главное в моей жизни — Вика и наши дети. Семья.