Не уклоняюсь! - стр. 12
Впрочем, может быть, всё могло сложиться и иначе, если бы с первых дней, сначала в Ростовском госпитале, а затем и в госпитале Бурденко в Москве, не было с ним рядом верящей в него и любящей души, ни на секунду не покидавшей его и не позволявшей сдаться, пасть духом, смириться…
На Ниночку Валерий никогда не обращал особого внимания. Да и какое могло быть внимание к младшей сестрёнке школьного товарища? Даже когда она повзрослела, то осталась для него маленькой девочкой. Между тем, сама Ниночка на приятеля друга заглядывалась ещё со школы, хотя он того и не замечал…
Лёжа в госпитале, Валерий ждал не её. Но та – не приходила. Той была его невеста. Настя. С нею они встречались уже два года. Красивая, весёлая аспирантка буквально покорила молодого капитана. Отец Насти был профессором, и дочь с ранних лет росла в научной среде, знала три иностранных языка… Иногда рядом с нею Курамшин чувствовал даже неловкость какую-то оттого, что не знал многого из того, о чём она говорила так свободно, со знанием дела…
В Ростовском госпитале Валерий ждал Настю и боялся её прихода. Придёт, увидит его искалеченным – каково-то будет ей? А если останется – из жалости лишь? Жалости (её жалости!) капитан бы не вынес. Но Настя не приезжала. Разлюбила? Забыла? Испугалась? Предала?.. Точили эти мысли душу Валерия. Вот, значит, цена её любви… «Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь, зарастут твои ноженьки – проживёшь как-нибудь!» И должен прожить! Только – как?.. Ничего не было дороже Курамшину Родины и Насти… Родину – разорили. Любимая женщина – предала. И что осталось?..
…Первой, кого увидел Валерий, придя в себе, была сидевшая у его постели Ниночка. Оказывается, едва узнав о случившемся с ним, она, бросив все дела, примчалась в Ростов. Ниночка как раз оканчивала мед-техникум, а потому ей разрешено было круглосуточно находиться при раненом.
Она почти не изменилась с тех школьных времён. Та же девочка-подросток, похожая на мальчишку. Маленькая, хрупкая, но при кажущейся хрупкости очень крепкая, спортивная (в школе бегала едва ли не быстрее всех), с лицом простым и стрижкой короткой – не дать, не взять парнишка! Только и изменилось за эти годы: очки маленькие появились на остром носе её. И смотрели из-под них чудные глаза – небольшие, неяркие, но до того тёплые, до того ясные!
Эта кроха, так вдруг в жизни Валерия появившаяся, на первых порах и дала ему тот необходимый заряд веры в себя, своей верой с щедростью поделилась. Часами просиживала Ниночка возле него, рассказывала что-то, читала вслух книги (никогда – газеты – от них вред один).
А ещё приходили старые товарищи, сослуживцы. Один из них, с которым в последнем бою были, рассказал, что вытащил капитана тогда майор Хамзаев. Чудом каким-то до своих дотянул. Сам Руслан жив-здоров. Кажется, теперь не то в Дагестане, не то Ингушетии. И хотелось Валерию поехать и отыскать майора того, руку пожать да поблагодарить его, да без ног – далеко ль уедешь?..
На протезах отечественных ходить – одно мучение. Что ж за страна такая?! Элементарной вещи сделать не могут по-человечески! А иностранные стоят столько, что и не мечтай! Сумму компенсации-то за потерянное здоровье и назвать стыдно: копейки жалкие… Так, вот, и государство родное, как героиня песни, как Настёна, сказало своему защитнику: «Ковыляй потихонечку, а меня ты забудь, зарастут твои ноженьки, проживёшь как-нибудь!» И надо прожить! Только – как? Нашло на Курамшина отчаяние. А Ниночка сказала тогда с твёрдостью (откуда в ней её столько было?):